Золотой Фейхоа или жареные апельсины - страница 4

Гринвич стал фиолетовым.

— У нас нет никаких изобретателей лент! — едва не зарычал он. — Мебиус — это обратная сторона вашего бытия. Иначе говоря, Космос.

— А он что-нибудь изобрел?

Гринвич закатил глаза кверху:

— Всего лишь Принцип построения вашего мира.

— Что-о?

Похоже, терпение собеседника истощилось:

— Не твоего ума дело! Так ты согласен с моим предложением?

— Похоже, без вариантов. Кому же охота распылиться в ничто раньше срока. А ты что, прямо вот так возьмешь и вывалишь время одним куском? Я вообще-то считал, что время не имеет ни формы, ни цвета…

Черепаха вдруг разразилась гомерическим хохотом:

— Это самое дикое племя Вселенной! — и вновь поспешила скрыться под воду.

Попугай от досады лишь замахал хоботом и в сердцах бросил:

— Видит бог, проще иметь дело с вылченогими карликами, чем с людьми…

— С кем-кем? — вытаращился я на него.

— С сепаратистами, — уточнил Попугай. — В сравнении с вами настоящие великаны: четырех метров ростом, все красавцы как на подбор, и умницы, каких поискать. С ними намного проще, чем с вами!

— Вполне вероятно, но в отличие от них мы не представляем угрозы Вселенной.

— Не льстите себе. Это лишь потому, что вы — ленивые и ограниченные создания. Если бы вы знали столько же, сколько их шестимесячное дитя, не знаю, чем бы это все обернулось для сферы: вы умеете только уничтожать. Настоящий зверинец, а не планета!

— Это явный навет!

— Когда я общался с одним из ваших самых «светлых» умов, провозгласивших на весь свет свою бредовую теорию относительности, он и не подумал прислушаться к моим аргументам, а лишь дал мне прозвище Гринвич… Удивительная низость и безалаберность!

— Прошу заметить, как бы то ни было, вы тем не менее предпочли обратиться к такому тупому и ограниченному созданию как человек, то есть я, не знающему ни ваших Законов, ни Принципов. Очевидно, вашим высокообразованным сепаратистам начхать, какого высокого вы о них мнения. Судя по всему, они и впрямь ведут себя как бестолковые дети. Так что там со временем?

Хранитель Времени лишь разинул от изумления рот, но, видимо, решил больше в спор не вступать.

— Думаешь, я надую тебе временем шарик? Нет, конечно! Время — это скорее химическое явление, а не физическое, и мерится оно не часами и расстояниями, а твоими эмоциями и ощущениями, потому что твое время хранится в тебе! Мое же однородное время хранится в слитках. Оно совершенно иное, чем у тебя, оно Истинное. Это эталонное время, поверенное ЗАКОНОМ. Понятно?

— Ни капли.

— Не сомневаюсь, но это не важно. — Чуть помолчав, он добавил. — Тем не менее я благодарен тебе, что ты согласился с моим предложением. Для вылченогих карликов это время — сильнейший яд, поэтому с их стороны тебе ничего не грозит. Держи.

Попугай бросил мне под ноги несколько сфер светло-кремового оттенка, каждая чуть больше крупного апельсина. Я взял один слиток в руки. Довольно увесист и плотен, как пластилин. На сферической поверхности каждого слитка стояло выпуклое клеймо:

Еще ниже помещалась грозная надпись:

Утро следующего дня ворвалось в мою жизнь словно вихрь. Началось с настойчивого звонка редактора. Едва я разлепил веки и поднял трубку, как на меня обрушилась лавина вопросов о рукописи. Уставившись пустым взглядом на опорожненную бутылку из-под абсента, стоявшую на полу, я с трудом понимал суть вопросов. Первую часть разговора я просто мычал, не в силах понять, что ему все-таки надо. Вторую часть разговора уже мычал он, очевидно от гнева. Клятвенно пообещав перезвонить ему через час, я бросил трубку и тяжко вздохнул. В голове стоял ералаш. Я помнил, как вчера захотел выпить рюмку-другую абсента, но не помнил, чтобы я выдул в одиночку целую бутылку. Однако, состояние глубокого похмелья, в котором я сейчас находился, не оставляло в этом сомнений.

Чудны дела твои, Господи!

Еще раз вздохнув, я отправился в ванную приводить себя в порядок. Спустя минут сорок я чувствовал себя уже более-менее сносно и перезвонил редактору. В издательстве его звали Дантес. Почему, понятия не имею.