Золотой кол - страница 9

Качели взлетали все выше и выше, ветер трепал платочек девушки, старался выдернуть подол платья, стыдливо зажатый между коленок. Вот Тунук летит вниз, сердце, кажется, выскочит сейчас из груди, но качели уже опять взмыли вверх, прохладный ночной ветерок овевает лицо, и девушке чудится, что она летит к небу.

— Не бойтесь. Держитесь свободней, — успокаивает незнакомец.

— Тунук, помогай разгоняться!

— Парень, давай еще сильней!

— Тунук, ты чего побледнела?

— Эй, держись! Не подводи наших! — кричит Болот.

— Соскучились по школе? — спросил неожиданно незнакомец, когда качели начали замедлять свой полет.

— Да, очень, — призналась Тунук.

— А вы знаете… я буду преподавать у вас, — сказал незнакомец.

— Ой, так вы и есть наш новый учитель?! — воскликнула Уулча, внимательно слушавшая их разговор. — А как вас зовут?

— Hyp.

Тем временем начался и концерт. Высокий красивый акын[5] весело поздоровался со зрителями и запел звонким, певучим голосом.

— Давайте пойдем послушаем, — предложил Нур.

Тунук соскочила с качелей, и они с Уулчой побежали к девушкам.

— Ой, стыд-то какой! Оказывается, это наш новый агай! — выдохнула Тунук.

— А что тут такого? — пожала плечами Уулча.

После акына на сцену вышла стройная девушка в красных сапожках, приковав внимание аильских парней. Каждый ее куплет они встречали восторженными криками, снова и снова возбужденно вызывали ее. Потом на сцене появился черноусый джигит в черном камзоле, подпоясанном серебряным поясом. Девушки и молодухи, тыркая друг друга локтями, уставились на джигита. Уулча тоже оживленно толкнула подружку:

— Вот это усы!

— Ты лучше песню послушай! — рассердилась Тунук.

Печально зазвенел комуз, сильный и гибкий голос пел о любимой девушке, похожей на веточку тальника, пахнущую мятой, о том, как идет она к горному роднику за водой. И все — и мужчины, и женщины — притихли. Что их околдовало? Мелодия, слова или черные усы певца? А песня рассказывала, что девушка так и не вышла за любимого, а взял ее в жены богатый да постылый. И оба влюбленных засохли от горя, как подрубленные на корню тополя. Осталась в сердцах у людей память о них, а джигиту песня… Тунук не заметила, как из глаз ее покатились слезы.

Уулча с недоумением посмотрела на подружку:

— Что с тобой?

Вот в чем, оказывается, секрет. Вот что волновало и зачаровывало людей. Все с благодарностью хлопали певцу. В эту минуту он был самым близким человеком для них…

Джигит пел еще и еще, будто даря людям свою душу, открывая им что-то новое и хорошее.

Никто и не заметил, как под конец концерта, уже глубокой ночью, небо затянули черные тучи. И когда сверкнула молния, разрывая небо надвое, все испуганно вздрогнули от неожиданности. Но все равно большинство слушателей оставалось на местах, и только некоторые встали, начали отряхиваться, собираясь уходить домой. Но вот опять вышел первый акын, и все, даже те, кто собирался уходить, забыли обо всем. Сильный, звучный голос то взмывал к небу, то ястребом падал вниз, то убаюкивал, как колыбельная. Первые редкие капельки дождя уже сменились настоящим ливнем, насквозь промочив зрителей, а акын все пел, будто соревнуясь со стихией, пел, пока, казалось, не излил всю свою душу. И только тогда все очнулись, начали расходиться.

Тунук заметила одиноко идущего по улице Нура. Он шел, опустив голову, глубоко задумавшись о чем-то. Подружки незаметно прошмыгнули рядом с ним и побежали по лужам домой.

Мать уже легла спать. Услышав шаги, зажгла лампу, открыла дверь:

— Это ты, Тунук? Что так поздно?

— Концерт только кончился.

— Как же вы под дождем-то сидели? — удивилась мать. — Такая гроза была!

Тунук сбросила платье, выжав хорошенько, повесила сушиться. А потом забралась в постель к матери, прижалась к ней.

— Ой-ой-ой! Ты замерзла как лягушка! И чего ради…

Карагул внимательно посмотрел на лошадей, спокойно ступавших по пыльной дороге. В лунном свете поблескивали мокрые от пота крупы, от разгоряченных тел шел парок. «Устали, бедные. До вечера телегу таскали. Не успели попастись — опять их запрягли», — подумал он. А лошади все так же размеренно ставили копыта на дорогу, беспрестанно кивая, будто соглашаясь с ним.