Золотой крест - страница 9

— Главное — не падать духом. Иначе гибель тебе... А у нас, дорогой товарищ, еще не все потеряно.

— А что же осталось?

— Мечта о побеге, Александр Васильевич. А с мечтой и жить веселее. Ты меня понимаешь?

— Понимать понимаю, только это похоже на фантастику.

— Неправда. Я говорю о деле. И ты к голосу старика прислушайся. Ты еще молодой, горячий, а такие при крутых поворотах часто на обочину вываливаются...

В лагерь пришла заявка на рабочую силу. Начальник лагеря отобрал пятьдесят человек для работы на текстильной фабрике Гайера. Им предстояло переделать ее в военный завод — убрать старые станки, привести в порядок помещение, установить новое оборудование.

К группе, в которой работали Александр Кузнецов и Константин Белоусов, подошел щуплый, смуглолицый мастер-поляк с черной щеточкой усов, в сером, промасленном комбинезоне. Не называя фамилии, он сказал:

— Мы с вами трудимся на великую Германию. Попрошу относиться к делу как полагается. У нас теперь так же, как и в России: кто не работает, тот не ест...

По красивому лицу мастера скользнула едва уловимая улыбка. Пленные не поняли: то ли он в защиту Германии говорил, то ли против.

Мастер оказался довольно общительным человеком. Уже на второй день он с ухмылкой заговорил о фронтовых событиях. А чтобы его не заподозрили в антифашистской пропаганде, серьезно заметил:

— На фронте неспокойно. Чтобы помогать великой Германии, надо трудиться много и без отдыха.

Пленные опять не поняли: всерьез ли это сказано.

Константин Белоусов и Александр Кузнецов стали внимательно присматриваться к польскому мастеру. А тот нет-нет да и опять выскажет мысль явно не в пользу немцев.

— По-моему, он свой человек, — высказал предположение Белоусов.

— Я тоже так думаю, — согласился Кузнецов. — Только не промахнуться бы.

— А мы поговорим с ним без свидетелей. В случае чего — попробуй придраться.

Выбрав удобный момент во время перекура, Белоусов полушепотом спросил у польского мастера:

— А у вас в городе есть подпольщики, которые борются против немецкой оккупации?

— Мы не выдадим, — вставил Кузнецов.

— Да ведь откуда мне знать? — уклончиво ответил мастер. — Я политикой не занимаюсь. — Он почесал за ухом, осмотрелся вокруг и, погладив пальцами усики, добавил: — А вы, панове, чего желаете?

— Желание наше простое — проститься с пленом, — в один голос отрубили летчики.

— Завтра я вам принесу полный ответ, — согласился поляк и опять осмотрелся вокруг. — Только, чтобы про наш разговор никто ничего не знал.

Слово мастера оказалось твердым. Утром он объяснил: на примете есть человек, который связан с подпольем. Кузнецов и Белоусов написали записку. В ней говорилось:

В пятницу утром поляк пришел на завод довольный, сияющий. Потирая ладони, сообщил друзьям, что письмо передано в надежные руки.

— В понедельник вам принесут рабочие костюмы, чтобы вы могли переодеться, — сказал он на ухо Белоусову. — Будьте готовы.

— Мы готовы, — кивнул Белоусов.

— Хоть сегодня, — загорелся Кузнецов.

Казалось, до счастья теперь рукой подать. Но субботний день радости не принес. Мастер-поляк, занятый какой-то хозяйственной комиссией, ни разу не подошел ни к Белоусову, ни к Кузнецову. Это опечалило их.

Но ничего не поделаешь. Надо ждать и молчать. Молчать и надеяться...

Наконец пришел понедельник — тот день, которого они так ждали. Что-то он принесет? Куда-то судьба забросит их? На сердце радостно и в то же время тревожно.

После завтрака группу пленных выстроили во дворе и объявили: работы на текстильной фабрике Гайера закончены. Теперь предстоит ремонтировать мостовую на территории обувной фабрики.

Это в противоположной стороне города.

То, к чему готовились летчики, сорвалось. Вечером, лежа на нарах, Белоусов и Кузнецов долго переговаривались: что же предпринять дальше?

— Ничего, Саша, еще не все потеряно, — уверенно твердил Белоусов.

— Что же нам делать?

— Поищем надежного человека на новом месте. Если такой не найдется, постараемся возобновить связь, с тем мастером.

— И тот и другой вариант, Константин Емельянович, приемлемы. Но оба они мало реальны.