Золотой рубин - страница 12

И Мальцев вперил в немца испытующий взгляд. Шульц понял его и тут же ответил:

— Любой гольд. Лютьше мелкий, песок, но хорошо и монет.

Так, — говорит генерал. — Ну, песка у меня нет золотого для тебя, а вот монеты найдутся. И сколько же тебе монет нужно? На каждый горшок? На какую сумму?

— Сто талер, — ответил Шульц.

— Что-о-о? — изумился Мальцев. — Это двадцать пятерок золотых на один горшок? Да ты, брат, не рехнулся случайно, а? Или твой язык сболтнул, с головой не посоветовавшись?

— Так надо. Меньше нельзя, золотой рубин не будет, — спокойно ответил Шульц генералу.

— И на сколько же ты меня объегориваешь на каждом горшке, скажи-ка по: совести? — спросил Мальцев.

— Вас ист дас «объегориваешь»? — не понял Шульц.

— Ну обманываешь, обжуливаешь. Недаром же у тебя и фамилия такая — Шульц, а это все равно что и Жульц.

Тут уж Шульц понял. Он встал возмущенный и твердо заявил генералу:

— Мой не жульц, мой есть Шульц! И мой честный человек, мой не обманайт. Мой желайт цурюк ин фатерланд!

— Ладно, ладно, ты очень-то не ерепенься, брат, — сменил тон Мальцев. — Успеешь еще повернуть лыжи в фатерланд. Шут с тобою, будешь получать двадцать пятерок. Только, полагаю, недолго ты меня облапошивать так будешь. А вашу немецкую честность я знаю: вы за копейку можете брату родному горло перегрызть. Еще что тебе требуется?

— Больше мой ничего пока не требовайт, — отвечает Шульц.

— Так. А когда к работе приступать думаешь?

— Через три дня.

— А что же ты будешь делать эти три дня? — спрашивает Мальцев.

— Мой желайт смотреть ваш завод, оборудовайт лабораторий свой.

— Очень хорошо, согласен, — говорит Мальцев. — Пошатайся по цехам, зайди в мой музей- образцовую, полюбуйся на мой хрусталь. Ты, брат, не думай, мои работают не хуже ваших, а кое-что делают и получше. Я уже несколько медалей золотых и серебряных получил на международных выставках за свой хрусталь, вот какие мои мастера! И будь спокоен: мои стекловары научатся и рубин ваш золотой варить, да еще почище, чем ты. А теперь мы с тобой попили-поели, о деле поговорили, пора каждому по своим делам разбредаться. Ауфвидерзейн, то есть до свидания, значит, и будь здоров! Ежели что нужно будет — прямо ко мне. Но я и сам к тебе нет-нет да и загляну, так что ты не беспокойся, своим вниманием я тебя не обойду.

Шульц и половины не понял из того, что сказал ему генерал, но одно ему ясно, что пора откланиваться и удаляться восвояси, что он и сделал.

И вот он, сначала устроившись в отведенной ему комнате в квартире Фридриха Шварца, идет на фабрику, начинает бродить по цехам. Его сопровождает земляк и хозяин квартиры, Фридрих Шварц. Фридрих дает ему пояснения. Без Фридриха Шульцу многого бы не понять, особенно в музееобразцовой, где надо было не только смотреть, а и надписи читать. Шварц же не только пояснял своему земляку порядки на фабрике его превосходительства, но и попутно рассказал ему о генерале все, что знал сам.

— Это очень большой богач, — рассказывает Шварц. — Его состояние оценивается более чем в двадцать миллионов рублей золотом. Он получил прекрасное домашнее образование, знает французский и немецкий языки. Служил в лейбгвардии кавалерийском полку, командиром которого был принц Ольденбургский, а он был адъютантом у принца, в звании генерал-майора. Его ожидала блестящая придворная карьера, но он предпочел ей управление своими заводами. Он заинтересовался этим делом еще в юности. И в самом деле, что ему придворные должности, когда он тут сам себе царь и бог? Здесь он живет один, а жена его и дети находятся в Петербурге, при дворе. Жена его одна из самых приближенных к императрице фрейлин.

— Как? Он живет в одиночестве, без жены? — удивился Шульц.

— Нет, зачем же, — ответил ему Шварц. — У его превосходительства есть жены, у него их, как и у турецкого султана, тут полный гарем. И, как и у султана, среди них есть главная, некая Прасковья Андреевна…

— Но позволь, позволь, он же христианин, а не мусульманин? — Шульц даже остановился от удивления.

— Христианин, да еще какой! — ответил ему Шварц. — Ни одной церковной службы не пропускает, большой любитель пения церковного.