Золотой рубин - страница 24
Еще бы Шульцу не согласиться! Да Шульц и сам думал об этом как-нибудь с генералом поговорить. Каждый день он не сможет по двенадцати часов возле печи торчать. Он не крепостной раб у генерала, он не русский, а немец, мастер-стекловар. У него особый распорядок дня должен быть.
— Зер гут, герр генераль, мой согласен, — кратко ответил Шульц Мальцеву.
— Ну и будь пока здоров, Гендрик, — закончил беседу генерал и направился к выходным дверям.
А за ним и вся свита. Только смотритель остался в гуте, ведь у него смена еще не кончилась да и не скоро еще конец ей будет.
Шульц же гоголем прошелся возле печи Степана Ивановича, окинул его взглядом победителя: что, дескать, плохой я рубин сварил?
Степан же Иванович только сплюнул в досаде.
Глава девятая Шульц гуляет, мечтает и хорохорится
Целую неделю после своей первой варки прохлаждался и гулял по Дятькову Г енрих Иоганн Шульц, пока там, в главном управлении и в конторе фабрики, решали как, и что, и сколько в будущем вырабатывать из нового сорта хрусталя. Шла вторая половина февраля, но морозцы все еще держались, и Шульцу в его заграничном пальтишке было зябковато. Он страдал от холода, пока его не выручил генерал.
Как-то ехал Мальцев по главной улице села на своей тройке и вдруг видит: идет его Гендрик Жульц, съежившийся от мороза, словно поросенок шелудивый.
— А ну-ка, постой, — скомандовал Мальцев кучеру. Тот мигом осадил коней.
— Эй ты, Гендрик Иванович, давай живым манером сюда! — кричит Мальцев Шульцу.
Шульц мигом подбежал к саням его превосходительства.
— Ты что же это разгуливаешь в своем пальтишке на рыбьем меху, а? Думаешь, тебе это Богемия, да? Нет, брат, это Расея наша, а не Богемия, где зимы считай что и нету. У нас же ты в своем доломане живо окочуришься, если вот так разгуливать будешь. А ну-ка, садись скорее в санки ко мне!
Шульц сел рядом с генералом.
— В магазин одежный! — командует генерал кучеру. Кучер тронул лошадей и направил их в ту сторону, где находился магазин с красным товаром. У Мальцева не только в Дятькове, а и в других его владениях были свои магазины с разными товарами, но в Дятькове они были самые большие. Подъехав к магазину, где торговали одеждой, обувью и платьем, Мальцев легко выскочил из саней, приказал Шульцу следовать за ним, а кучеру ждать у дверей магазина.
— Слушайте-ка, вы, олухи царя небесного, — говорит Мальцев подлетевшим к нему с поклонами приказчикам. — Вот этого самого Гендрика надо одеть по-нашему. Чтоб он не простудился тут у нас. Видите, как он продрог в пальтишке-то своем?
— Во что прикажете, ваше превосходительство? — спрашивает старший приказчик.
— «Во что, во что»! Сам не знаешь во что, что ли? Я же сказал: по-нашему, на русский образец. Дайте ему шубу из романовских овчин, шапку меховую хорошую, валенки-чесанки, шарф и рукавички. Понятно?
— Так точно, ваше превосходительство, понятно. Сейчас все будет выполнено.
— Да по росту ему шубу-то подберите, шапку по башке, валенки по ноге, чтоб он на человека был схож, а не чучелом выглядел, — говорит Мальцев.
— Все будет согласно вашему приказанию, ваше превосходительство!
И Шульц мигом преобразился, стал похож уже не на немца, а на русского купца этак среднего достатка. И такая теплынь охватила его кругом, ну словно он в ванну залез. И шуба ему по душе пришлась, и шапка, но особенно хороши были валенки и рукавицы. Валенки были белой шерсти, с красным узором по голенищам, рукавицы желтые и тоже с узором красным, а внутри мягкие да теплые, ну тебе пух лебяжий.
— Ну как? — спрашивает его Мальцев. — Теплей стало?
— Гут, герр генераль! — ответил ему Шульц. — Сколько мой должен платить за всё такой?
— Да ладно, дурья твоя голова! — смеется Мальцев. — Сочтемся потом, при расчете. Буду тобой и впредь доволен — подарком это будет тебе от меня. Ну, а если не угодишь, то уж не обижайся — вычтут из жалованья. Но ты не беспокойся, не ограблю я тебя. А вот ты-то ограбил уже, поди, меня? Признайся по совести, ведь не все сто целковых золотых убухал ты в свой горшок, когда варил рубин этот, а?
— Герр генераль, я вам уже говориль, что Генрих Иоганн Шульц честный человек, — обиделся снова Шульц.