Золотой Василёк - страница 26

А Женя, пунцовая от возбуждения и счастья, сверкая глазами, даже не притронулась к своей булочке, даже не отломила ее хрустящей корочки. Она держала задачник и бережно перелистывала страницы.

— Нет, чай — это глупости, — говорила она. — И какая же это просто замечательная задача! Я вот так и вижу: и рыбок и воду, как она льется и журчит. И зайчик играет в капельке. Ведь правда интересно? Сегодня ночью прочитаю весь задачник.

И, видя устремленные на нее сердитые глаза мадемуазель Смирновой, быстро спрятала под передник истрепанный учебник. И ласково расправляла его смятые страницы.

Март. С крыш уже свисали кудрявые сосульки, а повар Ли Сy-чан пек из сладкого теста жаворонки и вкладывал в них на счастье серебряные пятачки.

Шел великий пост, и девочки говели.

Начальница института сидела вечером в своей синей гостиной и думала. Ей очень хотелось, чтобы в день причастия трио пели самые богатые, самые красивые и самые способные ученицы.

Но все получалось не так, как хотелось княгине: дети богатых бывали некрасивы, способные ученицы — бедны, а красивые — не талантливы.

Год от году у начальницы прибавлялось хлопот. Вновь приехавший наместник края, камергер двора, единственный во всем огромном крае придворный человек, тоже беспокоил ее. Это был человек «из новых», «выскочка», по мнению княгини; и про него говорили, что свой придворный чин он получил за то, что в бытность свою учителем привез в подарок царю из экспедиции с Шантарских островов сотню живых голубых песцов.

Ему трудно было угодить. Он вмешивался в учебные дела, в которых сама княгиня никогда хорошо не разбиралась. Она всю жизнь говорила свободнее и правильнее по-французски, а по-русски изъяснялась, как старые дворяне екатерининских времен: говорила «зерькало», «перьвый», «сплётни», не отличала стихов Пушкина от Лермонтова и в душе признавала поэтом только одного Державина.

Все реже и реже поступали в институт дети из старинных дворянских семей.

Княгиня пренебрежительно и с сожалением смотрела на широкие руки, толстые носы и нескладные фигуры своих воспитанниц.

Из пятисот девочек она не могла отобрать и десяти по-настоящему красивых детей.

Вот и теперь пришлось в домашнюю церковь взять служкой дочь бедной учительницы Морозовой.

У девочки был вздернутый нос, и ничто, уж конечно, не могло искупить в глазах начальницы этого страшного недостатка.

Но девчонку похвалил на спектакле сам наместник, и хотя княгиня втайне презирала наместника, не считая его аристократом, однако не могла не заискивать перед ним.

Беспокоился в эти дни и настоятель институтской церкви Игнатий Завьялов. Рыжий упитанный человек с брюшком, несмотря на полноту, он быстро и легко ходил, и при этом казалось, что его рыжие кудрявые волосы стремительно летят за ним.

Дед Игнатия нажил себе состояние на семейных банях. При дележе наследства Игнатий ловко обошел свою единственную сестру, а деньги дали ему чин и хорошее место в церкви института благородных девиц.

Был канун исповеди. За исповедь дети платили батюшке свечами и деньгами, кто сколько может. Игнатий уже давно распорядился, чтобы староста церкви Рина закупила самых дорогих белых восковых свечей, перевитых серебряными полосками. А то девочки норовили покупать желтые свечки по копейке, да еще, ожидая своей очереди у клироса, грызли и ломали их. На тарелку, крытую лиловой атласной салфеткой с белым шелковым крестом, дети клали стертые пятаки, и редко среди медяков белело серебро или желтели рублевые бумажки.

Волновались и девочки. Ночью в дортуаре, слабо освещенном зеленым газовым рожком, они сидели на кроватях и составляли списки своих грехов.

Батюшка Игнатий был не только жаден, но и ленив. Учениц младших классов он исповедовал гуртом — по шесть и по семь человек. Чтобы не утруждать себя, он еще требовал, чтобы девочки заранее записали свои грехи на бумажку и по ней на исповеди каялись в своих проступках.

В церкви на клиросе в эти дни был полумрак, и только на одном высоком подсвечнике горела, потрескивая, лампадка.

В темноте девочки плохо разбирали свои списки, путали грехи, пререкались, а Игнатий им грозил, что святая чаша отвернется от них.