Золотой век - страница 11
— Провинился, ваше величество!
— В чем?
— Не знаю, государыня.
— Кто же будет знать?
— Вы, государыня.
— Я плохо что-то вас понимаю, генерал. Я никакой вины за вами не знаю.
— Дозвольте сказать вам, государыня, все то, что есть у меня на сердце, — каким-то особенным голосом проговорил Потемкин, опускаясь опять на колена.
— Говорите, я вас слушаю, только, пожалуйста, без коленопреклонений.
— Матушка-царица! Дозволь твоему покорному рабу правду говорить.
— Не только дозволяю, но требую, генерал! Говорите, я вас слушаю.
— Я самый несчастный человек на свете, государыня.
— Вы? Чем же?
— Тем, ваше величество, что вы гневаться на меня изволите.
— Кто вам сказал?
— Никто, государыня, но я вижу сам, чувствую. Я не вижу того благоволения, которым вы прежде дарили своего раба, верного и по гроб вам преданного. Вы не дарите меня тою чарующею улыбкою, которою так часто вы дарили прежде. Я чувствую, что в чем-то провинился пред вашим величеством, но в чем, того не знаю. Я давно хотел пасть к ногам вашим и вымолить прощение, — с пафосом проговорил Потемкин.
— Вот что? Повторяю вам, что никакой вины на вас я не имею. А что касается до моей улыбки, не видя которой вы, по вашим словам, приходите чуть не в отчаяние, отвечу вам так: я не ребенок, у которого красивой игрушкой можно вызвать довольную улыбку на лице.
При этих словах у императрицы появилась улыбка, но только не та чарующая, которая заставляла благоговеть и преклоняться, а улыбка неудовольствия, жестокая, вызывающая легкое дрожание ее верхней губы.
Потемкину хорошо известно было значение такой улыбки.
«Все, все пропало! — подумал он, бледнея как смерть.
— Еще чего-нибудь вы не имеете сказать мне, генерал?
— Смею просить, ваше величество…
— О чем?
— Милостиво даровать мне какое-нибудь назначение: или в пограничную армию, или в какую-либо губернию, — дрожащим голосом проговорил Потемкин и хотел было опять опуститься на колена, но государыня движением руки не допустила того.
— Вот что, вы просите назначения? Петербург, видно, вам наскучил. Хорошо, хорошо, я подумаю. Назначение вы получите.
В голосе императрицы слышалось неудовольствие.
— Ваше величество…
— Довольно, генерал. Кажется, вы все сказали.
Государыня дала понять Потемкину, что аудиенция кончена.
VIII
Как ошеломленный вернулся Григорий Александрович Потемкин в свою роскошно отделанную квартиру, которую занимал он невдалеке от дворца, на Невском проспекте.
Войдя в свой кабинет, он чуть не со стоном промолвил:
— Прощай, все прощай! Всему конец. Я в опале! Безумец! А я думал, мечтал о звезде своего счастья. Увы! Звезда эта поблекла преждевременно. И кто тому причиной? Кто? И что тому причиной? Красавец, богатырь, князь, он стал поперек моей дороги, он отнял мое счастье! Он заставляет меня теперь отказаться от того счастья, к которому я так давно стремился! Что же мне делать? Уйти, оставить все и на веки похоронить себя в какой-нибудь глуши? Нет, нет. Не бывать этому. Своего счастья никому не уступлю. Я хочу славы, я хочу могущества и этого я достигну во что бы то ни стало. Прочь все преграды! Я ни перед чем не остановлюсь. Я достигну цели, достигну!
— Ваше превосходительство! — приотворяя немного дверь в кабинет, робко проговорил камердинер князя Потемкина.
— Что тебе надо? Как ты смеешь лезть, когда тебя не спрашивают! — вскакивая с дивана, грозно крикнул генерал Потемкин.
— Какой-то незнакомый господин просит дозволения видеть ваше превосходительство.
— Кто такой? Что ему надо? Дурак! Я тебе сказал: не принимать!
— Я докладывал, но меня не слушают.
— Что же он нахрапом, что ли, ко мне лезет?
— Почти что нахрапом, ваше превосходительство! Никакого резона не принимает. Я говорю: генерал никого не изволит принимать, а он говорит: не твое дело, пошел доложи, меня примут.
— И я говорил правду. Ведь ты меня, Гриша, примешь? Старого товарища, однокашника? — громким голосом проговорил какой-то странный незнакомец, быстро входя в кабинет Потемкина.
Потемкин был удивлен неожиданным появлением своего старого товарища по университету, Михаила Волкова, которого он узнал с первого взгляда, несмотря на то, что более десяти лет его не видал.