Золотой век - страница 4
— Боже мой, граф, какие ужасы вы мне рассказываете! Ведь этот сумасшедший Рылеев перепутал: у меня была маленькая собачка, ее назвала я Сутерландом, потому что мне подарил ее банкир. Собачка вчера околела, и я приказала Рылееву сделать из нее чучело и отправить в кунсткамеру. Поезжайте, пожалуйста, граф, успокойте, утешьте банкира. А сумасшедшему Рылееву дайте строгий выговор, чтобы он был осмотрительнее и внимательнее к моим приказаниям, — проговорила государыня. — Иначе нам с Рылеевым придется расстаться, — добавила она, отпуская графа Брюса.
И скоро печаль и скорбь в доме банкира Сутерланда сменились радостью и весельем.
Банкир рассыпался в благодарностях перед гвардейским офицером Серебряковым и без процентов, и без расписки, а на честное слово ссудил ему порядочную сумму денег на поездку в Москву.
На другой же день после происшествия с Сутерландом, которое сделалось в Питере притчею во языцех, он уехал в Москву.
III
— Не спорь, молодой человек, не спорь!
— Я и не спорю, ваше сиятельство, а только говорю.
— Что говоришь, что? Порицаешь прошлое и восхваляешь настоящее… Былое ставишь ни во что?.. Мы, старики, перед вами, молодежью, нуль, ничто! — не проговорил, а как-то запальчиво крикнул старый князь Платон Алексеевич Полянский, обращаясь к своему гостю, молодому гвардейскому офицеру Сергею Дмитриевичу Серебрякову.
Резкий тон князя Полянского нисколько не смутил молодого офицера, он привык к этим вспышкам и спокойно ответил:
— У меня и в мыслях, ваше сиятельство, не было того, про что вы говорить изволите.
— Мы устарели… Теперь мы не нужны… Молодежь нужна: выскочки, шаркунчики… А нас долой с дороги! И былая верная наша служба ни во что, и род наш славный тоже ни во что!.. Теперь из певчих — в первые министры, из пастухов — в полные генералы, в графы… Пастух, ваше сиятельство… особа! — проговорив эти слова, князь Полянский засмеялся желчным, злобным смехом.
— Что же, такова, видно, их фортуна.
— Полно, господин офицер, какая тут фортуна… По-твоему фортуна в люди выводит?
— А то кто же?
— Как будто не знаешь, не ведаешь?
— И то не знаю, ваше сиятельство.
— Ну, ну, оставим про то говорить. Не наш воз, не нам его и везти… Скажи мне лучше, надолго ли ты в Москву прибыл? — уже совершенно спокойным голосом спросил князь Полянский у своего гостя.
— Это зависит от того, ваше сиятельство, как я устрою свои дела.
— Ты приехал хлопотать о вводе тебя в наследство после твоего дяди, так?
— Тут хлопот не много… У меня есть другое дело, ваше сиятельство.
— Другое? Какое же?
— До времени о том не могу сказать…
— Стало быть, тайна… Или, сказать по-новому, по-теперешнему, секрет?
— До времени — секрет.
— И мне сказать нельзя?
— Нельзя ваше сиятельство, только теперь, а через несколько дней вы узнаете.
— Потерпим, господин офицер… Ну, расскажи, пожалуйста, что нового у вас, в Питере? Ведь я больше пяти лет с тобою не видался; скажи, что императрица Екатерина Алексеевна? Ведь, кажется, ты был свидетелем совершившегося переворота? — спросил князь Полянский у офицера Серебрякова.
— Я даже в том принимал некоторое участие, ваше сиятельство, — не без гордости ответил молодой гвардеец.
— Вот как, с чем тебя, господин офицер, и поздравляю, я этого не знал. Расскажи, любопытно послушать.
— Ах, ваше сиятельство, я никогда не забуду ту ночь, в которую случился переворот; в то время я был только еще портупей-юнкер. Почти вся гвардия собрана была на площади против Зимнего дворца, а конная гвардия стояла против дома графа Брюса, фронтом ко дворцу. Тишина могильная. Мы знали, зачем нас собрали, и в безмолвии ожидали появления среди нас императрицы; все взоры устремлены были на двери дворца; вот оне отворились, по лестнице быстро спускалась императрица, за ней братья — богатыри Орловы, Неплюев, Панин, граф Шереметев и другие вельможи. К крыльцу подают оседланную лошадь. На государыне, поверх ее платья, надет был мундир Преображенского полка. Как величественно-прекрасна была императрица в этом мундире, на коне, с обнаженною шпагою в руках! — с увлечением громко проговорил Сергей Серебряков, прерывая свой рассказ.