Золотой Век фантастики - страница 62

Сэр Ив бросился на Хольгера. Датчанин едва успел выхватить меч и отразить удар. Ответным ударом он расколол щит сэра Ива. И следующим выбил у него меч. Двое горожан скрутили своему господину руки. Ги полез в атаку, но был остановлен пиками, нацеленными ему в грудь.

— Рауль, Одо, успокойте людей! — приказал Хольгер. — Не позволяйте никого обижать. Ты, ты и ты, — указал он на троих молодых горожан, — охраняйте вход. Никто не должен отсюда выйти. Хуги и Алианора, идите за мной.

Он сунул меч в ножны и зашагал в глубину дома. Перпендикулярно главному залу шел коридор с резными деревянными панелями. Хольгер отворил крайнюю дверь и вошел в комнату, увешанную шкурами и гобеленами, попорченными молью. Пламя свечей освещало лежащую на просторном ложе женщину. Прямые светлые волосы, милое лицо, болезненный румянец на щеках. Она прижимала ко рту платок и надсадно кашляла.

«Грипп», — определил Хольгер.

Рядом с кроватью сидела девушка лет семнадцати. Безукоризненная фигурка, длинные светлые волосы, голубые глаза, маленький вздернутый носик и изумительно красивые губы. Она была одета в простое одноцветное платье, перетянутое пояском с золотой пряжкой.

Хольгер поклонился:

— Благородная дама и благородная девица, прошу извинить меня за это вторжение. Меня принудили к нему обстоятельства.

— Мы знаем, — нервно ответила девушка. — Я все слышала.

— Я имею честь говорить с дочерью сэра Ива, не правда ли?

— Да. Мое имя Рембер. А это моя мать Бланшфлор.

Упомянутая дама высморкалась и со страхом взглянула на Хольгера. Рембер нервно ломала пальцы.

— Я никак не могу поверить тебе, рыцарь, — продолжала она. — Ты утверждаешь, что один из нас… хищный зверь…

— След ведет сюда, — сказал Хуги.

— Значит, никто из вас не видел, как оборотень вошел сюда? — уточнил Хольгер.

Бланшфлор покачала головой. Рембер пояснила:

— Мы все были в разных комнатах. Ги в своей, я в своей, а мать спала здесь. Двери были заперты. Отец сидел в зале. Когда я услышала шум, то прибежала сюда, чтобы успокоить мать.

— Тогда выходит, что оборотень — сэр Ив, — сказала Алианора.

— Отец? Нет-нет! — испугалась Рембер. Бланшфлор закрыла лицо руками. Хольгер повернулся к двери.

— Идем дальше, — скомандовал он.

Комната Ги располагалась под лестницей, ведущей в башню, а Рембер — напротив, в противоположном конце коридора. И та, и другая оказались обставленными в полном соответствии со вкусами и интересами девушки и юноши их круга и возраста. Во всех комнатах имелись окна, выходящие во двор. Запах оборотня, по словам Хуги, витал здесь повсюду. Зверь, по-видимому, наведывался в эту часть дома из ночи в ночь. Правда, из этого отнюдь не следовало, что все непременно должны были видеть его: он мог проникать через окно, когда все спали.

— Кто-то из них троих, — пробормотала Алианора.

— Ну да, — подтвердил Хуги. — Из четверых. Их мать тоже может быть оборотнем. Здоровье возвращается к нему, когда он меняет шкуру.

Помрачневший, Хольгер вернулся в зал. Рауль и Одо навели здесь образцовый порядок. Горожане стояли вдоль стен, Папиллон сторожил вход, сэр Ив и Ги сидели в высоких креслах, привязанные ремнями. Фродар, тоже связанный, лежал на полу. Священник тихонько бормотал молитву.

— Ну? Что? — Рауль подбежал к Хольгеру. — Кто из них носит проклятие?

— Пока не знаем, — ответила за него Алианора, Ги плюнул в сторону Хольгера.

— Когда я увидел тебя без шлема, то сразу подумал, что ты мало похож на рыцаря, — язвительно проговорил он. — А теперь, когда ты ворвался в покои беззащитных женщин, я наверняка знаю, что ты не рыцарь.

В зал зашла Рембер. Подойдя к отцу, она поцеловала его в щеку, потом обвела взглядом зал и сказала:

— Вы все хуже зверей, вы, поднявшие руку на своего господина!

Одо покачал головой.

— Нет, девица, — сказал он. — Господин, который не заботится о своих людях, — не господин. У меня дома остались маленькие дети, и я не хочу, чтобы их сожрали живьем.

Рауль ударил копьем в пол.

— Волк должен умереть сегодня! — возвестил он. — Назови его имя, сэр Хольгер! Его или ее имя. Назови имя волка!

Хольгер промычал что-то невразумительное. От волнения у него пересохло во рту.