Золотой водопад - страница 8
Выигрывал у Франта только сам Кулак-Могила. С ним шулер играл без мошенничества, боялся, что староста камеры может оправдать свою страшную кличку и впрямь одним ударом отправит в могилу. Играл Кулак-Могила редко, но, когда брался за карты, вся камера неотрывно следила за единоборством двух маститых картежников.
— Учитесь, чижики, пока я жив, — неизменно повторял Кулак-Могила, срывая один банк за другим.
Из всех арестантов Митька выделял одного — Алешу Соловья. Кличка эта к нему пристала за тихий задушевный голос, покорявший даже черствые сердца заключенных. Когда Соловей пел, прекращалась картежная игра. Франт меланхолически перетасовывал карты, цыгане, скрипя зубами, рвали вороты арестантских рубах, как бы выпуская душу на волю, Кулак-Могила прохаживался по камере, подходил к решетчатому окну, едва пропускавшему сюда свет и воздух, Скок и Спок забивались в угол и, обнявшись, всхлипывали. А Митька сидел, закинув голову, и видел Галю.
Алеша Соловей пел тихо, проникновенно, вкладывая в песню нерастраченную любовь, глухую тоску, душащую боль.
слышал Митька, и думалось ему, что это Галя передает ему с пташками-канареечками привет издалека.
выводил Алеша, и голос его начинал дрожать. Каждая нотка звенела колокольчиком. Звуки рассыпались по камере, залетали к потолку, бились о стены.
У каждого из арестантов на воле была своя любовь. Песня затрагивала самые нежные струны в черствых, огрубевших сердцах. Глядя в этот миг на Кулака-Могилу, никто бы не подумал, что на его совести десятки загубленных душ, что Споку ничего не стоит исподтишка за грош выручки всадить нож в спину невинного человека, а Франту разорить и пустить по миру партнера.
У Митьки все его мысли связывались в один тугой узел, в центре которого была Галя, и только она одна. И в руках палку «вострую» он мысленно держал не только ради «защиты от злых собак», но и ради защиты от недругов своих из Угубуна, каменнолицых урядников и приставов, несправедливых продажных судей и бесстрастных исполнителей их воли — тюремщиков и стражников!
Через все эти мрачные мысли просвечивался светлый образ любимой девушки. Стоило только ему выплыть из глубины воспоминаний, этому зримому образу, видению, и Дмитрий погружался в тяжелый сон, пробуждаясь очищенным от ожидания неотвратимого близкого счастья…
В тюремную камеру, где и без того было тесно ее старым обитателям, поступали новые арестанты. Она вместила в свои неуютные стены еще четверых. Арестанты в Александровском централе обычно накапливались перед отправкой их к постоянным местам заключения, на каторжные работы.
— На днях пойдем на новые квартиры. — заявил Кулак-Могила соседям по камере. — Будем держать совет.
И он пояснил свой план побега. Уклонение от участия в побеге было исключено. Стоило только взглянуть на кулаки главаря, как мысль о неповиновении исчезала сама собой.
Кулак-Могила готовил побег на этапе.
— Ты, таежник, — сказал он Митьке, — поведешь в Саяны всех, кто соберется после побега.
Митька обрадованно вскочил. «Значит, снова свобода, — промелькнула заветная мысль. — Значит, Галю найду и с Каином рассчитаюсь».
Замысел Кулака-Могилы был дерзким и опасным, но как он поднял настроение истосковавшихся по воле людей! И в тон настроению Алеша залился соловьем, да так, как до того не певал:
И вся камера подхватила:
И откуда мог знать Митька, что сидела в эту минуту Галя у свечи «воску ярого», да не в своем терему, а в чужой горнице, и тонкие спицы безостановочно мелькали в ее проворных руках, нанизывая на светлые стержни тонкую разноцветную пряжу.