Золотые коронки - страница 15
— Браво, брависсимо, мой Фридрих! — расплылся в улыбке полковник. — Ты дьявольски быстро растешь! Такое усердие заслуживает награды.
Он вынул из стола рамочку, вставил фотографию и полюбовался внуком. Потом взялся за письмо. Жена так подробно описывала постоянные бомбардировки, что полковник с опаской взглянул на фотографию. Жизнь Фридриха была дороже всего. Он не пожалел бы денег, чтобы переправить семью в безопасное место, например, в Цюрих. Но, к сожалению, дело было не в деньгах.
Вздохнув, полковник продолжил чтение. Дальше шли жалобы на трудности с питанием, просьба прислать жиров. Полковник поморщился и нажал кнопку звонка.
— Зейцель, когда мы отправили последнюю посылку с жирами?
— Три недели назад, герр оберст. Девятнадцать с половиной килограммов шпика.
Полковник мысленно прикинул. Почта идет до Дрездена четыре дня. Двадцать килограммов меньше чем за месяц на пять человек!
— Дьявольский аппетит, они думают, что свинина даром достается!
— Так точно, герр оберст. Этих свиней мы изъяли у лесника.
Глаза Зейцеля сощурились от удовольствия. Полковник разозлился.
— Болван! Я жизнью рисковал. Там кругом партизаны.
Зейцель озадаченно округлил глаза. В его памяти ничего страшного от поездки за свиньями не осталось. Но раз оберст говорит, значит, так и было.
— Сколько свинины осталось, Зейцель?
— Одна незарезанная, герр оберст, и половина окорока.
— Немного! Но семья есть семья, Зейцель, — философски заметил полковник. — Мой внук Фридрих фон Крейц весь в меня, он жить не может без шпика. Он растет, ему нужно хорошее питание. Завтра утром отправить посылку в Дрезден.
— Слушаюсь, герр оберст!
Поразмыслив, полковник распорядился зарезать свинью, сделать копченые окорока и присолить остальное. Зейцель отлично готовил копчености, но тоже любил шпик, и полковник строго сказал:
— Запасы беречь!
— Так точно, герр оберст! В городе ни одной свиньи уже нет…
— Не рассуждать! — прикрикнул полковник.
Он начал готовить генералу сводку имеющихся данных о подготовке наступления русских. Но дверь снова скрипнула. Низенький фельдфебель вручил ему стандартный пакет с грифами «совершенно секретно» и «весьма срочно». Полковник вскрыл пакет и вынул бланк. И тотчас рука его потянулась за телефонной трубкой.
— Лейтенанта Павлюка ко мне!
Положив трубку, полковник некоторое время вчитывался в полученное донесение: «Р2 у меня. Ждите важные сведения. Радиоданные номер три. Подпись РМ». Внизу стоял значок одного из трех шифров, полученных Петерсом. Полковник потер толстые, с набрякшими венами руки и поздравил себя с успехом. Он сдвинул шторку с топографической карты и несколько минут рассматривал ту точку к востоку от линии фронта, откуда Петерс сообщил о себе. Затем подошел к буфету, достал узкогорлую бутылку коньяка, налил в серебряную чарку и выцедил губами золотистую ароматную жидкость.
— Да, это удача, — сказал он вслух. — В паре с ней Петерс сделает все… Это большая удача.
Полковник фон Крейц со своим отделом занимал двухэтажное здание школы-семилетки на Пушкинской улице. А на углу Пушкинской и Артемовской за крашеным заборчиком скрывался небольшой домик с густой паутиной антенн. Начальником этой второй радиоаппаратной абвера был лейтенант Павлюк.
Имея превосходную технику и персонал, аппаратная поддерживала связь с разведывательной агентурой в тылу советских войск, перехватывала радиограммы противника и после дешифровки и сопоставления передавала командованию, а особо важные материалы даже в ставку фюрера. Отсюда велось и контрольно-слежечное наблюдение за рациями немецких войск.
Перед тем, как явиться к полковнику, Павлюк зашел в аппаратную. Часовые на улице и у крыльца вытянулись перед ним. По обе стороны коридора за стеклами дверей виднелись головы дежурных радистов.
В конце коридора была обитая железом дверь. Павлюк открыл ее. В маленькой комнатке, освещенной настольной лампой, испуганно вскочили шифровальщик штабс-фельдфебель Рейнгард и старший радист Штимме. «Все понятно, — подумал Павлюк, — обмен отпускными впечатлениями».
Он придирчиво выслушал рапорт. В аппаратной он преображался. Здесь он был начальником, чьи приказы и распоряжения выполнялись точно и беспрекословно. О, в германской армии дисциплине придается первостепенное значение! Лейтенант отлично изучил порядки и нравы вермахта. Никакой фамильярности с подчиненными, никаких разговоров о настроениях и переживаниях, никакой откровенности. Повиновение начальству и суровая требовательность к подчиненным, — вот его стиль.