Золотые купола - страница 15

Подружились они с Федотом. И дружба эта по службе в пользу и деду самому приходилась.

Ранним утром Надежда на работу шла. Миновала ворота, и тут вслед ей:

– Мне тут по случаю тайничок один открылся, – говорил ей дед Федот.

Надежда задержалась.

– Интересно, – повернулась она к нему.

– За хоздвором, под досками, в углу – ящичек с детскими шалостями прикопан.

– Как знаете?

– Профессиональное, – пожал он плечами.

– Чей?

– Пришибленного.

«Пришибленным» им звался «Сметана».

– Хорошо, я разберусь, – сказала Надежда, повернулась и пошла.

– Во-во, – кивал дед.

Ящик Надежда обнаружила без труда там, где и указал дед Федот. В ящике сигареты, немного денег, конфеты, отстрелянные охотничьи патроны, колода карт с голыми девицами и ещё разная никчёмная мелочь. «Сметана» отпирался недолго. Положение его было незавидным. Что такое назначенное ему наказание мыть три дня коридор по сравнению с тем, что он перенёс только что за последние пять минут от директора. С чувством облегчения покинул он кабинет директора. Волосы его были растрёпаны, весь красный, уши горят.

…Поздним вечером он драил полы. Ленка шла мимо.

– Вон там, в углу грязь оставил, – указала она ему, – три лучше, старайся, – с издёвкой приказывала она.

«Сметана» из-подо лба зло смотрел на неё. Он понимал, что это она доносит на него. Он не знал, как это она всё про него узнаёт.

Отец Серафим уже какое-то время топтался у школы, пока не прозвенел звонок с последнего урока. Детвора высыпала на улицу. Играла, резвилась. Время развлечений, учёба на сегодняшний день закончилась. Он увидел его сразу, как только тот появился в дверях. Он ни с кем не играл. Или, может быть, с ним никто не играл… Кому он интересен. Сын пьяницы. Ничего у него нет. С завистью внимает чужим домашним радостям: кому что купили, кто где в выходные был, кто куда на следующие собирается… Нечем ему было похвастать перед сверстниками. Попросту неинтересный. Он отделился от школы и шёл прямо на отца Серафима.

– Отец Серафим! – опешил пацан.

Священник стоял и дожидался его. В руках был большой полиэтиленовый пакет.

– На реку с собой возьмешь? – спросил он.

– Рыбу удить умеете? – поинтересовался малец.

– Попробую, – неуверенно говорил Серафим, – не всё же я при церкви был. Было время, я, как и ты, на реке пацаном промышлял. Время было голодное… – отец Серафим сообразил, что ляпнул лишнего, и скорей перевёл разговор на другую тему. – Удочки свои где прячешь?

– Там, – парень махнул рукой, – у реки.

Малец на реке днями пропадал не оттого, что интерес у него особый к рыбной ловле был, а оттого, что дома пьяная мамка покоя не даст. Пьяным воспитанием займётся. И ещё оттого, что дома есть нечего. Наловит рыбы. Нажарит, поест и сыт. Тут ещё, поближе к вечеру, как сумерки сгустятся, слазит в сады невдалеке, как хозяева по домам разойдутся. Нарвёт с пяток яблок и обратно. Ловили его несколько раз. Бывало, одни простят, а на другой раз в комнату милиции сдадут. Кому попадёшь. Чаще отпускали. Иные понимали: что его судить – голоден, не наказывали. Щелки, где он в сады пролазил, только он знал, заборов не ломал, посадки не топтал.

– Пойдёмте, – предложил малец. Своим детским пониманием почувствовал искреннюю, отеческую заботу отца Серафима.

Доселе неизвестными отцу Серафиму тропками вёл его малец к реке. Непонятно как дорогу разбирал. С кочки на кочку, через болотину, не в обход, коротким путём. Малец весом, что лягушонок, кочки держат его, отец Серафим потяжелее, проваливается, все ноги промочил, но ничего, не жаловался, шёл за пацаном.

На сей раз он не к кустарнику не мелководье, а на крутой скальный берег, на глубину пришёл.

– Вчера просидел весь день на мели, хоть какая заблудившаяся бы клюнула, два пескаря, им-то чё нужно было, и те притихли, а мужики вчера тут сидели, окуньков по садку надёргали, – рассуждал малец.

Он привычно стащил ранец с плеча, раскрыл, что-то поворошил в нём, отыскал банку из-под майонеза, вынул из неё червя и наживил на крючок. Священник присел рядышком на корточки. И тут вспомнил о мешке, что таскал до сего времени за собой. С промоченными ногами, обеспокоенный завтрашней лихорадкой, он и вовсе едва не забыл о нём. «Так бы и унёс обратно, дурья башка», – посмеялся он про себя.