Золотые кувшинки - страница 35

Все мы писали заметки, статьи, а иные сочиняли рассказы и даже поэмы. Писали нам ребята из уездов и деревень, с фронта, писали в стихах о своей нелёгкой жизни. Но наши творения не видели света.

Даже «руководящие» статьи Вани Филькова с трудом удавалось напечатать в губернских «Известиях». А между тем в этих же «Известиях» то и дело появлялись произведения старых журналистов, в своё время сотрудничавших ещё в жёлтом меньшевистском листке. Мы не раз говорили об этом в губкоме партии.

- Что же… - начинал политпросвет Миша Басманов, только что вернувшийся с фронта, - что же, всякие буржуазные спецы будут в газетах пописывать, а нам своего молодёжного журнала не даёте?… Бумаги нету? Да мы её сами, бумагу, из центра выхлопочем. Комсомол требует журнала. Больше не можем сдерживать творческих порывов.

Миша был старым агитатором и говорил напористо. Но в ответ всегда поднимался губернский редактор Пётр Андреевич Громов и возражал Мише сухими, тоскливыми словами. Очки редактор носил с тёмными стёклами, и никогда нельзя было угадать, на кого он смотрит. Громов считался самым учёным человеком в городе: и газету редактировал, и тезисы писал, и читал всякие лекции.

В губпарткоме ценили его больше, чем нас с Мишей и Ваней Фильковым вместе.

Спас нас Василий Андреевич Фильков. Мы посвятили его в наши журнальные планы.

- Действуйте, - сказал Василий Андреевич, - поддержу.

На ближайшее заседание губкома мы явились нагруженные ворохом стихов, рассказов, статей, рисунков.

- Вот, - сказал Миша, - дайте выход нашему творчеству.

Только лишь хотел редактор взять слово, выступил Фильков-старший. Блеснул улыбкой из-под русых усов и сделал стратегический ход:

- Я с положением детально ознакомился. Действительно, на журнал нет бумаги.

- Вот тебе и защита! - мрачно шепнул мне Миша.

- Но я предлагаю, чтобы в губернской газете еженедельно давали страницу для молодёжного творчества. Места хватит.

На губкоме было много вопросов: и о несобранной продразвёрстке, и о бандитизме, и отчёт губпрофсовета.

Не успел Громов возразить, приняли предложение товарища Филькова.

Ушли мы победителями. Редактором молодёжной странички был назначен я.

- Смотри там, Сашка, - инструктировал меня Миша-политпросвет,- не подкачай! Первую страницу в Це-ка пошлём. Пусть посмотрят, как липерский комсомол работает.

Всё складывалось как нельзя лучше. С самыми возвышенными чувствами ввалился я в редакцию, добыл себе стол и написал плакат:

А потом с независимым видом заглянул в кабинет редактора. Договорились мы, что первая «страничка» пойдёт на днях.

Эту ночь я не спал: обдумывал будущую «страничку». Прямо надо сказать, мысли приходили заносчивые и тщеславные.

Как-то в губкоме, выступая по докладу руководителя клуба, я привёл цитату из Сен-Симона, где-то случайно прочитанную, меня сочли большим философом. Это польстило мне, к каждому событию я стал подходить с философским анализом и стремился выйти за пределы нашего липерского губкомольского мира.

Иногда в короткие часы отдыха, сидя с Ниной Гольди-ной на скамеечке у памятника Песталоцци и глядя в небо, на мириады звёздных миров, я мечтал вслух. Наши губ-комольские будничные дела, наши споры, обед из воблы - всё это оставалось далеко позади. Мне мало было Липерс-ка. Мне мало было нашей бренной планеты. Я улетал мечтой в заоблачные миры, организовывал комсомол на Луне. Я был поэтом…

Как раз в эту неделю я закончил большую поэму, где строго научно доказывал возможность путешествия на Луну и описывал борьбу с лунными белогвардейцами.

Мне было тогда неведомо, что путешествие на Луну уже давно описано Жюлем Верном и Уэллсом. Все мои познания о Луне ограничивались книгой астронома Флам-мариона.

Философия поэмы была необычайно туманна, научная достоверность весьма зыбка, а качество стихов сомнительно. Но мне казалось, что это исключительно глубокое, необычайно талантливое произведение.

…И вот в эту ночь пришла мне в голову гениальная мысль - сделать сюрприз губкому: напечатать поэму в первой же «страничке».

Вскочив с постели, я стал лихорадочно перечитывать своё произведение.