Золотые ворота. Черное солнце - страница 20

— Ты о чем? — удивился Олесь.

— Да все о том же, — уклонился от прямого ответа Куприков и резко выпрямился. — Хватит лясы точить, потопали дальше.

Они заглянули в опустевший на время каникул университет. По всем закоулкам поводил Олесь гостя, рассказывая о революционных традициях этого храма науки, но Куприкова все это почему-то мало интересовало. Он поспешил к выходу.

— О, кого я вижу! — неожиданно встретили в вестибюле Светлану. — Почему же вы, Олесь, не отправились вместе с Андреем на Полтавщину?

— У меня гость. — И чтобы не дать Куприкову возможности вмешаться в разговор, добавил: — Бывший мой спаситель и учитель. Только что из госпиталя…

Но Светлане было безразлично, откуда явился этот зашелудивевший человек, она даже не взглянула на него.

— Чем же вы собираетесь заниматься на каникулах?

Олесь неопределенно пожал плечами.

— Так приходите к нам. Папа хочет познакомиться с вами и попросить монографию по народной медицине. Шведским он владеет свободно…

— Хорошо, я принесу. Непременно!

И на следующее утро, как только Куприков отправился на поиски работы, Олесь вынул из шкафа черную выходную пару, выгладил любимую сорочку с вышитым воротником и принялся чистить ботинки.

— Куда так наряжаешься? — заинтересовался Гаврило Якимович.

— Да пройдусь…

— А я думал, ты сегодня поможешь мне землю из погреба вынести. Стена обвалилась, надо бы кирпичом обложить до таяния снегов.

Да, дедусю необходимо было помочь. Сколько можно ему надрываться? Семьдесят скоро стукнет, а он тянет всю домашнюю работу. Ну, а как быть с монографией? Ведь обещал Светлане принести…

— Оставьте ту землю. Завтра я сам вынесу.

Прихватив под мышку толстый том, выскочил на крыльцо. И остановился, ослепленный белизной снега. Постоял немного, глубоко вдыхая крепкий морозный воздух, и вприпрыжку побежал на улицу. На душе у него было так легко и празднично, что казалось, еще один миг — и он взлетит в безоблачную голубизну неба. «И чего это ты забродил, как молодой квас? — вдруг донесся до его слуха чей-то осуждающе-насмешливый голос. — Сознайся, ведь спешишь к Крутоярам вовсе не потому, что надо отнести монографию…»

— Какая чепуха! — вырвалось у Олеся.

«Говори, говори… А почему же тогда так трепетно у тебя на душе? Что, нечего возразить? Тогда посмотри на свой поступок со стороны: не успел след Андрея простыть, а ты в книгоноши к его подруге набиваешься. Хорошо ли это?»

Шаги Олеся замедлились, день как-то вдруг потускнел, показался не таким уж и погожим, солнечным.

Гаврило Яковлевич был удивлен, когда менее чем через полчаса вернулся внук, насупленный, молчаливый, и буркнул:

— Куда землю из погреба выносить?

До самого вечера он, не разгибаясь, таскал ведра с глиной. Таскал, пока Гаврило Якимович не сообщил:

— К тебе пришли, кончай работу…

Потный, в перепачканной одежде, он без особенного интереса вошел в дом. Перешагнул порог гостиной и остолбенел — там ждала его… Светлана.

Олесь долго стоял перед овальным старинным зеркалом в комнате матери. Он так внимательно и придирчиво разглядывал продолговатое, с острым подбородком, бледное лицо, выплывавшее из тусклой синевы стекла, будто жаждал найти на нем нечто значительное, особенное. Но ничто, абсолютно ничто не нравилось ему. Ни большая голова, как-то неуверенно сидевшая на тонкой шее, ни покатые, слегка сутулые плечи, ни худощавая слабосильная фигура. Ему казалось, что слегка вздернутый нос слишком расплюснут и явно не идет к полным, крепко стиснутым губам, что чрезмерно высокий лоб обезображен глубокими залысинами, что темная родинка на правой щеке делает лицо просто отталкивающим. Правда, большие серые глаза привлекали своею глубиной, однако толстые стекла очков скрывали их от людей. К тому же над глазами нависали выпуклые надбровья, отчего взгляд казался тяжелым и хмурым. Пристально, даже неприязненно рассматривал Олесь юношу, который с тайной надеждой зорко следил за ним из глубины зеркала.

Так и стояли они, не спуская друг с друга взгляда, пока в соседней комнате не послышались знакомые шаги. Олесь оглянулся — в дверях стояла мама. Разрумяненная с мороза, с инеем на длинных ресницах, она удивленно и чуть растерянно смотрела на сына. Раньше Надежда Гавриловна не замечала, чтобы он уделял своей внешности хоть сколько-нибудь внимания. Олесю стало не по себе, что его застали за таким легкомысленным, явно не мужским занятием. Смущенно улыбнувшись, он отошел к окну и оперся плечом о наличник.