Золотые ворота. Черное солнце - страница 54
— Сказано же: дело мастера боится. Не косит — играет.
— А с виду такой немощный… Кто бы мог подумать!
Даже пожилая крестьянка из Виты-Почтовой не удержалась:
— Прирожденный косарь!
Только голос Оксаны вывел Олеся из забытья:
— Вот у кого надо поучиться, Ландык!
— Кто для чего рожден…
Когда Олесь начал новый загон, старушка принялась вязать снопы. Девушки неумело скручивали ей перевясла, относили готовые снопы к груше-дичку и осторожно, словно младенцев, клали рядком. Когда клин был скошен, военные инструкторы разметили будущий противотанковый ров и начали разводить людей для работы. Место Олеся оказалось между Ольгой Лящевской, заступившейся за него в дороге, и полногрудой, белокосой Явдохой Нечипайло. Но рядом с ним вдруг захотела встать Оксана.
— Ты не против?
— А мне что? Становись.
Вскоре на всей пятидесятикилометровой линии, опоясывающей Киев, закипела работа. Шестьдесят тысяч киевлян высоко поднимали кирки и с яростью, как будто перед ними лежал враг, вгрызались в сухую почву. Под этими ударами застонала земля, затянулась желто-серым шлейфом пыли.
— Не спеши, волдыри быстро набьешь, — предостерегла Оксана Олеся.
Он только поднял брови.
Через некоторое время Оксана снова:
— Тебе бы ладони обмотать…
— Нечем.
— Ты возьми мои рукавицы.
— Обойдется.
— Ты посмотри, даже не подумала бы, что такой гордец.
И снова глухо стонет земля, окропляется горячими каплями пота.
— А ты почему не со своими?
— С кем это?
— Ну, со студентами, с университетчиками…
— А ты откуда знаешь, что я студент?
— В райисполкоме сказали.
Он долго молчал, а потом хмуро ответил:
— Не по пути мне с ними…
Долгим, бесконечно долгим показался окопникам этот жаркий июньский день. С нетерпением, как добрую весть, ждали они наступления ночи. А когда над полями мягко легла темнота, бригада Пелюшенко разместилась на ночлег возле полевой груши-дичка на снопах. Улеглись вповалку. Усталые, запыленные, подавленные. А сон не шел, усталость и тоска гнали его прочь.
— Знаете, девчата, а у меня в это воскресенье свадьба должна была состояться, — слышится в тишине мечтательный голос. — Как он уговаривал раньше сыграть, будто предчувствовал недоброе, а я все оттягивала. Платье подвенечное, вишь, хотелось сшить… Витальку в первый же день в армию призвали, а я теперь места себе не нахожу. Все кажется: виновата в чем-то перед ним. Не заупрямься я, хоть недельку побыли бы вместе…
— А нам двадцать первого, в субботу, директор школы вручил аттестаты зрелости. До самого утра веселились. А перед восходом солнца отправились на Владимирскую горку. Там нас война и застала…
И плетется из воспоминаний грустный венок о погубленной первой любви, о тяжелых утратах, о разбитых мечтах.
— Боже, а я точно сердце из себя вынимаю, когда вспоминаю то черное воскресенье, — приподнялась на локте Ольга Лящевская, и Олесю почудилось, что и во тьме он видит, как лихорадочно светятся ее глаза. — В то воскресенье я должна была своего Сергейку в детский санаторий отвезти. Чтобы в понедельник с мужем на море отправиться. Понимаете, соседка своих детей еще в субботу отправила. А я не успела. Наверное, судьба отвела от беды. Соседка через два дня в санаторий поехала, но детей не застала. Сгорели в коттедже от бомбы…
Ольга умолкает. Становится тихо и жутко. Потом она снова вскрикивает:
— Господи, неужели и я могла Сергуньку отвезти на смерть?..
VI
Перед обедом высоко в небе послышался ноющий гул. В безоблачном небе окопники увидели необычный самолет.
— Немец, немец прилетел!
— Чудной какой, словно рама!
— Наверное, бомбы будет бросать…
— Да бомбардировщики поодиночке не летают… Разведчик, наверное.
— А что тут разведывать?
— Погоди, скоро увидишь.
Самолет снизился, долго кружил над Витой-Почтовой, то отдаляясь на юг, то снова возвращаясь. А потом и совсем исчез.
Работа продолжалась. О «раме» тут же забыли. Вспомнили о ней только тогда, когда из-за горизонта появилось несколько вражеских бомбардировщиков и пронеслось над самыми головами окопников. Прозвучали разрывы бомб, пулеметные очереди, отчаянный женский крик. Поднялась паника. Люди срывались с мест, в беспамятстве бежали кто куда. Сталкивались друг с другом, спотыкались в высоком жите, падали, до крови сбивали кожу на локтях и коленях. Снова поднимались и бежали, бежали… Что-то жуткое было в этом неосознанном, беспорядочном движении обезумевших от страха людей.