Зомби - страница 23
На лестнице топталась, гримасничала Таня.
Капитан оглянулся:
— Ты? Когда? Когда?! Кто к нему приходил?!
— Безногий! Спит! Щупал!
— Мы еще тебя пощупаем! — пообещал кто-то.
— Вон! Безногий! Спит!
Илью Михайловича протискивали в дверь. Взвыла на лестнице какая-то кликуша. Санитар в белом, широкий, топчущийся, закрыл было собой лицо Ильи Михайловича, потом белая спина ушла в сторону, и капитан увидел еще раз бледно-желтое, спокойное… как-то словно… глядящее в его сторону лицо покойного. Вот шевельнулось веко, вот слегка пополз вверх угол бледного рта…
— Спит!
— Врешь, — не обернулся капитан, — он умер!
— Спит!
— Кто к нему сегодня утром приходил? Ты же видела! Кто? Как одет? Скажешь?
— Кто? Ты! Ты приходил!
— Роальд! — Магницкий, обходя носилки и, как дерево, — санитара, протягивал что-то на белой тряпице, — смотри! Ты вообще-то куда собрался? Смотри!
В тряпице — крупный пистолет. Ухоженный, не старый. Но в пыли.
— За тахтой нашел! Он туда не провалился, он его там держал! Руку сунул… если что… а?
— «Зиг-зауэр»?
— Ну? Швейцарский. Девятимиллиметровый, «девять — пара». Девятизарядный! Мощная вещь!
Магницкий завернул пистолет в тряпицу:
— Ты понял, на кого набрели? А у ванной…
Роальд увидел поверх головы выглядывающего Бориса. Тот подмигнул ему.
— А у ванной свежая кровь! И у трупа на темени явно осаднение!
— Убийство! — Борис Николаевич усмехался. — Смельчаки мы с тобой, Роалик!
Носилки застряли в дверях. Стали открывать вторую половину двери. Попятились. Желтое лицо накрыли простыней. Из носилок вдруг стало капать. Желтая жидкость. Кровь? Сукровица? Моча?
Капитан Роальд протискивался на улицу.
Выбирался из подъезда, бормоча:
— Я должен немедленно уехать!
Глава 6
В пятом часу было еще совсем светло, но уже теряли очертания, сливались и холодели облака, и тревожней на этом размытом заднике смотрелись острые вершины елей меж кулисами-пятиэтажками.
Бейзе топтался у своего драндулета, заложив большие пальцы в брючные карманы и помахивая остальными пальцами, как плавниками.
— Проздр-равляю! — поклонился он Роальду. — С благополучным избавлением вас! Решили выжить? А то здесь, на этой спичечной… того гляди!
Ни к чему сейчас было Роальду все это слушать! Кивая и не слушая, он сворачивал за угол, делая ненадетой перчаткой в воздухе движения, словно пыль ею с карниза обметал и это должно было означать единовременно: «привет», «доеду сам» и «покедова».
— И фабрички да и покойнички, — напевал Бейзе, глядя на трижды пронумерованный угол, за которым скрылся капитан, — эх, лимончики да апельсинчики!
Он слегка притоптывал своими грубыми, солидными, густосмазанными башмаками, а в это время из подъезда выносили Илью Михайловича Маркина, укрытого с головой, и те, кто шли спереди, поставили носилки, уперев их ручками в тротуар, носилки оказались под неестественным углом, что более всего сейчас подчеркивало — вынесли мертвое тело. И кошка, знавшая Илью Михайловича, села спиной к носилкам, и воробьи, боясь показаться неприлично любопытными, все вдруг унеслись облачком на дальнее дерево, только безмозглый голубь как шел, так и шел и набрел почти на голову Ильи Михайловича, но тут голова вознеслась, носилки, как в пенал, вдвинули в машину-«труповозку», собравшиеся в тесную, смертью сплоченную кучку бабули согласно закивали, кто-то очень дымно закурил, а Бейзе, все помахивая своими «плавниками», сдвинул носком башмака цепки на тротуаре, изготовил из них косой крест, добавил сверху круглый, «глазастый» от пятен прошлогодний лист. Получился череп с костями.
— Вот еще один, — сказал Бейзе, — человек. Умер. Ничего. Покойные — самые спокойные.
Капитан Роальд спешил.
В собственной куртке ему стало тесно, и жарко стало голове под шапкой, а перчатки он все не знал куда девать и сунул их, кажется, в карман, а может — за пояс.
Он вышел к остановке, с которой автобус как раз снял небольшую партию ожидавших, и не успели только Роальд и тощая девушка в штанах и куртке с капюшоном. Она сначала отворачивалась, и Роальд вдруг поймал себя на мысли, что боится ее. Боится и тени на стеклянной стенке павильона, боится услышать шаги за спиной.