Зона любви - страница 30
Ладно… В жизни всякое случается. И не в такое дерьмо, бывает, вляпаешься…
Кстати, я бы хотел заметить, так сказать, на полях: Москву невозможно испортить. Ни Храмом Христа Спасителя, ни этим чудом-юдом у Крымского моста, ни прочим рукоблудием наших архитекторов и скульпторов… Москва — город мифологем, поэтому человеческий разум, капитально, здесь не в силах внедриться.
Но вернемся к «Лолите». Этот американский «шедевр» моей подружке совсем не понравился, как, впрочем, не нравился и сам роман. Сама его блядская фабула. Мне же тогда нравилось решительно всё. И Третьяковка, и американское кино… Я смотрел — и не видел.
Когда человеку по настоящему хорошо, то настроение ему не испортит даже господин Икс, поверьте… зуб даю!
Но в один из моментов я почувствовал беспокойство — он приехал. В ее поведении как будто ничего не изменилось. Она мне сказала просто:
— Да, он приехал. Ну, так что? Как приехал, так и уедет.
И я успокоился.
Но потом появились маленькие неувязочки, которым умный политик не придал бы значения. (Хотя, кто этих умных политиков разберет?) Я же всему придавал значение… Как профессиональный разведчик в стане врага, я не мог расслабиться. Права не имел. Я всё фиксировал, каждую мелочь наносил на микропленку, вмонтированную в компьютер моей головы. И, как разведчик же, таился. Задание было архиважное. На карту была поставлена моя жизнь.
Первая неувязочка вышла такая.
После постели, где нам было хорошо… (Постель — известно любому разведчику — лучшее место, где можно почерпнуть информацию). Человеку эмоциональному и открытому трудно сочетать одно с другим: раскрыться в блаженстве и при этом что-то скрывать.
Анна была открытым человеком, поэтому непроизвольно воскликнула:
— Мы тут трахаемся, а он…
И осеклась.
В переводе с эмоционального языка на логический это звучало так: «Нам с тобой хорошо, а он, бедняжка, страдает». (Она еще была и заботливой девочкой).
— Когда он уедет? — спросил я по существу.
— А… не знаю… кажется, через неделю…
Всё! Я был погублен. Зачем это «кажется», этот легкий наплевательский тон. Ведь она точно знала дату его отъезда. Значит? Значит, играет со мной. Значит не всё так чисто…
Вторая неувязочка случилась вскоре.
Она снимала квартиру на проспекте Мира, недалеко от моей мастерской. Ей захотелось показать свое житье-бытье. Ответное, так сказать, приглашение…
Бардак (в смысле бедлам) в комнате был отменный — творческий. Вещи были раскиданы, постель не застелена… Чашки, однако, были чистые и чай хорошего качества. Очень мне это напомнило мое родное гнездышко… И еще я подумал: а если помножить ее творчество на мое — что получится?
Когда мы вышли на улицу, она встретила каких-то девиц. Мельком. И тут же потащила меня за угол. На мой удивленный возглас, она заговорщически зашептала:
— Это наши… из театра. Хорошо, что они тебя не заметили… (А я-то, простак, смел надеяться, — познакомлюсь с подружками).
Врать она не умела, зато я умел анализировать. Пробудившийся во мне Штирлиц, расшифровал послание Ставки как и должно — профессионально и в срок: «Если ее увидят с мужчиной, выходящим из ее квартиры вечером, то девицы, ясен перец, разнесут это по театру молниеносно. И первый, кто узнает об этом, будет он».
Так вот почему она не приглашает меня в театр. Она вообще не хотела меня показывать… Я был тайна (а может быть вымысел?), а он явь. Реальность.
Опытные политики на это бы мне сказали:
— Дурак ты, Штирлиц, и расшифровки твои дурацкие. Какая серьезная женщина, после недельного знакомства будет светить тебя? А вдруг ты ее завтра бросишь?
Но мои — двоечники — разволновались: «Все ясно! Ясно, как божий день! Не ты, не ты ее любимый — он!»
А я молчал, пережевывая свои открытия. (О, рефлектирующий кретин, опять загоняющий себя в угол).
И, вольно или невольно, стал собирать компромат.
Эй, любитель искренних, открытых отношений, ты, кажется, призвал на службу тайных агентов? Не так ли? Ой, ля-ля!
В общем, клубок противоречий покатился туда, куда надо — в кромешную тьму.
А утром еще одно послание Ставки: по радио интервью и ее монолог из «Камеры обскура» Набокова. Она играла женщину, запутавшуюся, как я понял, в роковом треугольнике. В пьесе, ее душу терзал один мужик, и она по этому поводу эмоционально высказывалась…