Зона любви - страница 48

Среди вас, голубушки, среди вашего блядского племени, выставленного на смотрины, я никогда долго не выбирал, полагаясь на интуицию. А моя интуиция плохого не посоветует.

Кстати, о выборе…

Небольшое драматическое отступление.

У меня есть приятель, прозван Калигулой — мной же и прозван. А как его еще назовешь? Нероном? Не тянет он на Нерона. Слабо ему сжечь «третий Рим» и декламировать свои стихи на пепелище. Стихов он не пишет и «третий Рим» так просто не спалишь, — повяжут. Тем не менее, он — Дмитрий Сапогов — вправе произнести на смертном одре: «Qualis artifex pereo!»

Почему бы и нет? Димон по жизни художник и артист. И, конечно, игрок. Знаете, как он за Пушкина заступился как-то. Совершенно невероятным манером!

— Пушкин, Пушкин… — говорит. — Я не знаю, что за него сделаю… любого урода порву! Жену брошу, если только посмеет… хоть как-то не так выразиться!.. а Пушкина не тронь, сказано!

Не знаю, кто кого у них там бросил, но живут они раздельно. И Пушкин в этом точно не при чем!

Между тем, Калигула большой дока в амурных делах. «Я, — говорит, — их нюхаю. Встаю на коленки — и нюхаю. Я ж нюхач по жизни. А что? Все болезни пахнут. Каждая по-своему. Если что заподозрю — пошла вон, мартышка! Иногда в машине что покажется — на „точку“ возвращаю. „Мамке“ сто рублей дам — и мне меняют».

— Так СПИД же, — говорю, — не пахнет.

— СПИД — это судьба, старик… Прилипает к тем, кто этого хочет. В смысле — сильно боится. А я тебе о триппере и прочей ерунде толкую. Надоело по больничкам таскаться.

— А безопасный секс не пробовал?

— Запомни, секс не бывает безопасным. Какой же это секс тогда?

По-моему, только мы, два сумасшедших, проверяли судьбу на прочность.

Я его, вообще-то, трезвым и без бабы не помню. Как и он, очевидно, меня. А знакомы мы с детства.

Сейчас удивляется:

— Кто бы раньше сказал — никогда не поверил, что буду за деньги телок снимать.

Это он о нынешних рыночных отношениях.

Он для меня — убежденного бездельника — так и остался загадкой. Впечатление такое, что он не просыхает, (когда не позвонишь, приедешь ли — пьян и с бабой) однако, деньги водятся, дела делаются. Какие-то заказчики, объекты, бригады работяг вкалывают. Как и когда? Уму непостижимо…

Легкий, однако, парень. И далеко не дурак. Не корчит из себя «Девочку, освещенную персиком»… (Это он так шутит). Как есть, так и есть, — всё о себе сам расскажет.

А так, по жизни — экстремал. Драчун, пьяница, бабник… С того света — только на моей памяти — три раза вытаскивали.

Однажды зимой за водкой поехал. Пьяный, естественно. Национальный русский экстрим. Смотрю, — рассказывает, — что-то не то. Некомфортно как-то. Оказывается, я штаны забыл надеть — в одних кальсонах еду. Натурально, по закону подлости, — гаишник тормозит. «Так вы же пьяный!» — орет. Ох, думаю, какая, блин, неожиданность… «Тебе чего — говорю — легче от этого?» А он кальсоны увидел — голубенькие такие — вообще дар речи потерял. Ну, думаю, пора сматывать удочки. Две мятые сотни в карман ему всунул — и по газам. Бабки, думаю, взял — сразу не погонится. А пока от шока отойдет, да рассмотрит, сколько чего и почем — меня уже нет. Обратно дворами поехал…

— А как же ты водку брал? В кальсонах-то.

— Молча.

Звонил как-то, сообщает, так, между прочим:

— Я отцу так и сказал: деньги на похороны я отложил. Теперь — всё путем. Кто вперед помрет, на того и тратим. Ну, сам понимаешь: водка там, закуска, гроб…

— Чего это у тебя гроб на последнем месте? — спрашиваю.

— Как чего? Помирает шкурка. А что о ней беспокоиться? А здесь — жизнь. Дела, хоть какие, но делал… Помянуть надо? Или как? Так что всё правильно…

— Чего это ты и вдруг о смерти? Не рано?

— Да, надоело все. Приехала тут ко мне одна штучка. Молодая вроде, красивая девка… И что? Пока в трусах была — у меня стоит. Трусы сняла — опустился… Вот и дрочил.

— А девка тогда зачем?

— Так девкой и дрочил.

Но это еще не драма. Драма — случилась вскоре.

Не зря он о смерти вспомнил…

— Э, писатель, — орет как-то по телефону, — пишешь? Пиши, пиши! Может быть, лет через сто, прочтет какой-нибудь мудак, вроде нас — порадуется. Вот тебе сюжетец реальный. Так сказать, с места событий. Ща писать надо хронику жизни — всё остальное туфта! Жизнь сейчас прикольней любого романа. Короче, меня тут чуть не убили, — сообщил, почти с гордостью. — То есть, врачи сказали: «Всё — не жилец». А я выкарабкался.