Зов Арктики - страница 4

«Сибиряков» стоял у плавучего дока.

На вид ледокол был староватый — сразу понятно. Весь черный, с одной продымленной трубой.

— Муханов, привет! — крикнули с палубы, когда мы подруливали к борту.

В узкой каюте Отто Юльевича было открыто окно.

Иногда в каюту врывался влажный, прохладный ветер с Двины, ворошил на столе бумаги. Снизу доносился равномерный плеск воды, громкие разговоры, гудки пароходов.

До отплытия оставалось два дня. Так считали все, потому что все давно знали: отплытие — двадцать пятого июля.

И лишь Отто Юльевич понимал, что через два дня корабль не уйдет.

Только что завхоз Малашенко принес очередную неприятную новость. Свежие овощи, заказанные для ледокола в Грузии, железнодорожники отправили неделю назад. Их ждали с часу на час. Теперь их можно не ждать. Вместо Архангельска овощи направили в Астрахань.

Не хватало сорока металлических бочек для керосина.

Самолет, который должен помогать ледоколу в разведке льдов, для которого было заготовлено место на палубе, не подавал вестей. Застрял он где-то в Ленинграде и, видимо, ремонтировался.

Ледокол «Русанов», с которым «Сибиряков» должен был идти до Северной Земли, и вовсе не готов к отплытию.

Это было только первое, второе и третье препятствие. А было еще четвертое, пятое, десятое и двадцатое…

Отто Юльевич слал телеграмму за телеграммой в Москву, в Ленинград. В самом Архангельске заседали десятки комиссий, старались помочь ледоколу. Завхоз Малашенко бегал с судна в город. Он давно уже не брился и не спал. Вид у него был страшный.

В разговоре он лишь хрипел и размахивал руками.

И в этот момент очередная группа людей, прибывших с московского поезда, подошла к каюте Шмидта.

Отто Юльевич знал почти всех.

Предводительствовал группой Муханов. Отто Юльевич сам года три назад сманил Муханова в Арктику на «Седов». Тогда это был молоденький комсомолец, пришедший в издательство по распределению из института. Вот режиссер Шнейдеров, тоже знакомый человек, с ним он был на Памипе, Абхазец Чачба. Шмидт долго уговаривал его покинуть на время горы и дом. Коля Чачба был лучшим охотником на своей родине. И прекрасно умел выделывать шкуры. Лишь с подрывником Малером Отто Юльевич был незнаком. Его дали в последний момент взамен заболевшего. Он поплывет впервые.

Я стоял позади всех, прячась за спины, и старательно отводил глаза.

Отто Юльевич сразу узнал меня, даже фамилию вспомнил.

— А вы, Петя Решетов, в гости?

— Яс вами… Я без вас на земле не останусь, — ответил я, бледнея.

Тут все стали на меня оглядываться.

— Дорогой мой, я в Москве вам еще сказал — свободных мест у нас на ледоколе нет.

— Да пусть он погрузиться нам хотя бы поможет, Отто Юльевич, — стал заступаться Муханов, — раз приехал с нами, пусть поработает.

— На погрузке помочь можно, а чтоб в море — ни в коем случае.

Через пять минут я уже был в каюте Муханова. Точнее, затаскивал в нее ящики со всевозможными бумагами.

— Эта каюта на двоих. Пока вторая койка свободна, будешь спать здесь, — сказал Муханов.

Внезапно наш ледокол начал слегка покачиваться.

— Поплыли! — удивился я.

А про себя подумал: «Неужели выходим!» Знал ведь, что через два дня выход, а все равно обрадовался: вдруг да и выходим.

— Идем на буксире к пристани, — объяснил Муханов.

Когда мы причалили к пристани, я вышел на палубу.

— А ты что стоишь без дела! — сразу подбежал ко мне завхоз. — Ты, кажется, из экспедиции?

— Да, — ответил я на всякий случай.

— Как фамилия?

— Решетов.

— Решетов? У меня такой фамилии в списках нет. Ладно, внесу. Вон телега привезла связки книг, видишь? Быстро перетаскай их в кают-компанию. Третий трюм.

И я побежал по трапу на пристань к телеге.

Я таскал связки книг, на ходу читая названия на корешках. Лев Толстой, «Война и мир». Художественная. Боднарский, «Великий северный морской путь» — научная. Шекспир, Собрание сочинений, том первый — снова художественная.

С палубы я бежал вниз по деревянной лестнице-трапу, потом по коридору, который был забит всевозможными грузами, в кают-компанию. Там у стены, около пианино, стояли три высоченных книжных шкафа. Дверцы у них были заперты, ключ — у завхоза. Я сваливал книги около шкафов, так, чтобы они не загромождали проход, и бежал за новыми.