Зов - страница 4
— Але-е!.. — устремив взор к горизонту, звал старик. — Але, душа моя!.. Але-е-е!..
Он заметил внучат, только когда они были уже возле него и девочка, словно котенок, ластилась к нему, терлась о его ноги.
— Дедушка, а где овцы?
— Овцы? — Старик не сразу осмыслил вопрос внука. — Овцы... — Взгляд, устремленный вдаль, возвратился к хозяину и обшарил все вокруг. — А что с ними станется-то, милый?
Колени его ныли, земля тянула к себе. Он, кряхтя, сел, но опять горизонт завладел его взором, а в голове вертелось одно.
— Поедим? — Девчушка быстро развязала узелок с едой. — Давай все сразу съедим, дедушка.
«Стаканчик бы вина, — подумал Зоро и тут же решил: — Схожу-ка я к Але».
— А где овцы, дедушка?
«Бог меня, видать, совсем рассудка лишил, — глядя на долину, подумал Зоро. — Але вон, под носом живет, а я ее целый век не видал. Пойду проведаю».
— Овец нету, дедушка.
— Нету? — Зоро, опершись на палку, поднялся. «Пойду Але проведаю». — Овцы вон там, — он махнул палкой в неопределенном направлении. — Идите-ка их соберите да пригоните сюда. И поешьте без меня. А я только домой в село спущусь и назад.
Всю дорогу, пока шел к дому, Зоро клял себя: это надо ж, рядом жить и столько времени не проведать! И поразился — почему? Глаза да ноги, что ли, не целы? Иль не соскучился? Иль нету ни дороги, ни машины?
И как-то так вышло, что злость свою на жене сорвал. В дом вошел уже распаленный.
— Хлеб из твоих рук поганый! — едва переступив порог, затеял он скандал. — Поганый! Ты правой рукой хлеб даешь, а левой душу вынимаешь! Ты меня моей душой кормишь! — все больше закипал он. — Я сейчас эту палку о твою голову сломаю!
И палка Зоро обрушилась на голову жены. Только тут он в себя пришел.
«Господь меня рассудка лишил... Куда уж я такой к Але пойду...»
Старуха стояла ошеломленная.
— Ты мне во всем помеха! — вскричал Зоро. «Верно народ говорит: мы задним умом крепки... В тот день, когда вино пил, мне б забрать Але и увести». — Дети твои мне во всем помеха — дочери твои да сыновья! — «Прямо в тот день надо бы Але посадить в машину и увезти».
И тут же в мозгу его пронеслось, что сын бы воспротивился, не дозволил.
— И твой средний надо мной измывается, и твой младший! Я у них под каблуком. Этот дом — тюрьма! Духу моего тут не будет! Разведусь! — как-то разом и бесповоротно решил Зоро. «Нынче ту развалюху починю, а завтра за Але отправлюсь». — Пусть хоть небо на землю рухнет, все равно разведусь! — упрямо повторил Зоро. «А подобру не выйдет, я ее украду». — Так и знай, хоть подобру, хоть насильно, а все равно разведусь!
И, фыркнув, вышел, сопровождаемый изумленным взглядом старухи.
За новым домом стояла развалюха, старый домишко, дверь в нем кое-как держалась на проволоке. Развалюха была набита старым хламом — покореженная люлька, ржавая жестяная печка, лемех, коса, вилы...
Зоро нашел сносными только два стула и печку, а остальное вынес за лачугу, выскоблил потолок и стены, приладил дверь — привел развалюху в божеский вид.
А вечером, когда сыновья вернулись домой, отец ужо унес в новое жилище свою кровать, кое-какие пожитки, утварь и мешок муки... Теперь был у него свой, отдельный дом, и, сидя у его дверей, он спокойно курил.
Парни переполошились: кто обидел отца? Друг на друга думали, мать расспрашивали, у него у самого, у отца, хотели причины дознаться, но Зоро ответил коротко:
— Так моей душе угодно.
Как ни увещевали, как ни упрашивали, как ни уговаривали, домой он не вернулся и под крышу сыновей, у которых свой очаг, не пошел.
Отделился, и все тут.
На другой день в полдень Зоро был уже в нижнем селе. Прошелся несколько раз взад-вперед под окнами Але, хотел ее на улице увидать. Походил-походил, да и остановился под раскидистой шелковицей, упершейся ветвями в стену дома. Постучал, скрывшись за стволом шелковицы, в окошко, подождал, не покажется ли в окошке Але... Покажется, так он ей знак подаст, чтоб вышла. Еще походил, еще постучал, но Але все не было и не было. На улице только ребятишки вертелись — понятное дело, весна, каждый при деле.
И Зоро ничего другого не оставалось, как войти во двор.