Анна вдруг испугалась, услышав истерические нотки в своем голосе. Повернулась от плиты, держа в руках доску с нарезанной для супа картошкой. Одна картофельная долька не удержалась, упала на пол, и Анна испуганно посмотрела себе под ноги. Потом – на сына…
Митя сидел на кухонном табурете, зажав ладони меж колен, покачивался едва заметно. Казалось, будто и не услышал никаких истерических ноток. И вообще, казалось, не воспринимал ничего, приходящего извне.
– Сынок… Ну что ты?.. Слышишь меня, Митенька?
Митя вздрогнул, поднял на мать мутные глаза, втянул голову в плечи. Подавленный. Униженный. Никакой.
Анна хотела было шагнуть к нему в порыве, но он ее опередил, выставил упреждающим жестом ладонь:
– Мам, не надо. Прошу тебя.
– Да что ты, сынок, я не… Я вот суп варю.
И отвернулась к плите. Сбросила в кастрюлю картошку, помешала ложкой варево, успела прийти в себя. И заговорила обыденно, стараясь, чтобы в голосе не присутствовало больше ни одной тоскливо-трагической нотки:
– Мить, ты вот что… Ты не драматизируй ситуацию уж совсем-то, не надо. Нет в ней для тебя ничего… унизительного. Так бывает в жизни, Мить. Ну, не повезло тебе, да… Кто проходил через эти адовы муки, тот знает… Я, например, прекрасно тебя понимаю и поэтому не сужу. Я ведь и сама…
– Что – сама? – тихо переспросил Митя. – Проходила через адовы муки?
– Да, представь себе, было дело по молодости. Потому и замуж долго не выходила. Меня эти адовы муки настигли, когда еще соплюшкой-студенткой была… Тот еще был мучитель. Твоя Вика по сравнению с ним – овца смиренная. Годами это тянулось, никак он меня не отпускал… Знаешь, как я страдала? Даже чуть руки на себя не наложила. Сама удивляюсь, каким чудом сумела институт закончить…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО "Литрес".