Зовем вас к надежде - страница 11
— Но они же принадлежат мне! — возразила Филине.
— У нас война, фройляйн Демут, — сказал портье и свирепо взглянул на Филине.
— У меня — нет! — Филине ударила своими маленькими кулачками по деревянному сундуку. — У меня нет никакой войны! Я никакой войны не начинала! Пусть отдают свои комнаты те, кто ее начал!
— Фройляйн Демут, поберегитесь! — Франц Пангерль был ответственным по кварталу от НСДАП[7] и к тому же ответственным за гражданскую противовоздушную оборону. Филине внезапно вспомнила, как его преподобие Хаберланд настойчиво внушал ей всегда быть по отношению к этому человеку особенно осторожной во всех ее высказываниях.
— Я не это имела в виду, герр Пангерль, — сказала она с кривой улыбкой.
— Тогда ладно. — Портье снова поднял правую руку: — Хайль Гитлер, фройляйн Демут!
— Будьте здоровы, — ответила та.
К счастью, как раз в этот день проходило очередное собрание Объединения святой Катарины, которым вначале руководил Хаберланд. Филине удалось отвести капеллана в сторону и сообщить ему, что произошло.
Он пожал плечами:
— Здесь я, к сожалению, не могу вам помочь. Лучше всего, если вы смиритесь с этим.
— Но ваше преподобие, а если они поселят мне в квартиру мужчину! — Руки Филине задрожали, нижняя губа задергалась.
— Он не будет вам мешать, — сказал Хаберланд. Капеллан, которому сейчас было 35 лет, уже давно выглядел плохо и переутомившимся. Стенания Филине доставляли ему много хлопот. У Хаберланда были более серьезные и тяжелые заботы. Эти непринужденные встречи на улице Лихтенштайнштрассе и духовная опека одиноких женщин стали к тому времени средством маскировки. С раздражением он продолжал: — Дверь в ту комнату заприте на ключ, а с вашей стороны поставьте перед дверью шкаф. А если это действительно окажется мужчина, то он наверняка будет работать, а не сидеть целый день дома.
Фройляйн начала плакать.
— А ванная комната? — рыдала она. — А туалет?
«Я не должен распускаться, — подумал Хаберланд, — нужно успокоить эту симпатичную, психически больную женщину, прежде чем ее поведение станет бросаться в глаза».
— Но это же не причина для того, чтобы плакать, моя дорогая, — сказал он, обнимая ее одной рукой.
— Нет, причина! Причина! — воскликнула Филине в большом возбуждении.
— Тсс! Тихо. Другие дамы уже смотрят на нас. Фройляйн Демут… — ему пришлось глубоко вздохнуть и собрать все свои силы, чтобы не рявкнуть на нее, — …мы живем в ужасное время. Конечно, между разумными людьми можно урегулировать такие проблемы, как совместное пользование ванной комнатой и туалетом. А вы ведь разумный человек, верно? — Говоря это, он посмотрел на свои наручные часы.
17 часов 26 минут.
«Нужно уходить отсюда, — подумал он, — немедленно уходить». К тому, что капелланы на этих вечерах часто менялись, дамы уже давно привыкли.
Филине подняла свое бледное, поникшее от слез лицо.
— Ваше преподобие, — прошептала она, — вы не знаете, что все это для меня означает. Я никогда в жизни не жила вместе с мужчиной. Только с моим отцом, да благословит его Господь! Я ничего не могу поделать — я боюсь мужчин. Вы это знаете, ваше преподобие, мы так часто об этом говорили. Конечно, это неправильно с моей стороны, но это не моя вина. — И тут Филине, смущаясь, употребила слово, которое в точности передавало то, что она испытывала: — Меня тошнит от мужчин! — Она покраснела, как будто произнесла что-то неприличное.
Хаберланд решился на крайность:
— Дорогая фройляйн Демут, а если бы жилищное управление направило к вам, например, меня — что было бы тогда?
— Вас?
— Да, меня.
— Но у вас же есть где жить…
— Конечно. Я только говорю: если бы это имело место, вы бы и меня не захотели принять?
Мгновенно лицо фройляйн озарилось счастливой улыбкой. Слезы высохли.
— О, что вы, ваше преподобие! — воскликнула она. — Конечно! Это было бы так прекрасно!
— Вот видите, — сказал Хаберланд. — А ведь я тоже мужчина.
Филине озадаченно смотрела на него.
— Да, — ответила она, — это верно. Об этом я не подумала. — Она откинула голову и сказала хитро и задорно: — Но вы же не то, что другие мужчины!
— Почему?
— Вы капеллан!
— Капеллан тоже мужчина.