Зови меня Смерть - страница 46

— Это редкий, очень ценный ирийский ворон. Говорящий, между прочим, — тут же сочинил птенцу родословную Стриж. — Как только вы дадите ему имя и покормите, он признает вас хозяином.

— Ирийский, говоришь… — На этот раз Ульрих разворачивал вороненка намного аккуратнее, так что для начала из-под жилетки показался лишь один сверкающий обидой глаз.

— Кр-ра! — сказал вороненок, мотнув головой и скинув ткань. — Кр-ра!

— О, смотрите! — обрадовался Стриж. — Вы ему нравитесь. Говорит, красивый.

В подтверждение его слов вороненок еще раз каркнул и резким выпадом склюнул с бороды Ульриха рубиновую бусину, а потом победно на него покосился.

— Хм… а ничего, вкус у него есть. Самую дорогую выбрал! — умилился гном.

— Вы даже не представляете, как дорого я за него заплатил.

«Собственной кровью, это куда дороже денег», — добавил про себя Стриж и украдкой потер укушенный палец.

— Конечно дорого, — кивнул гном, уже безбоязненно беря вороненка в руки: еще бы, опасный клюв был занят рубином, а в то, что кто-то добровольно расстанется с драгоценностью ради того, чтобы кого-то клюнуть, Ульрих категорически не верил. Ибо это против природы. — Хороший птенчик… а что с крылом? Ох же! Кто посмел сломать моему птенчику крыло?!

Ульрих гневно глянул на Стрижа.

— Ну не я же. Что я, зверь какой? Но вы же знаете, ирийские вороны живучие, его только надо перевязать. Через неделю будет как новенький. Зато из-за крыла была серьезная скидка!

Скидка, ага. С дуба. Но зачем уточнять такие несущественные подробности!

На этот аргумент Ульрих понимающе кивнул. Дорогой подарок, купленный со скидкой, что может быть большим знаком уважения для гнома!

— Я назову тебя… — Ульрих задумчиво погладил вороненка по голове, и тот, чудное дело, позволил. — Назову тебя Алмаз. Тебе подходит.

— Очень подходит. Настоящий черный алмаз, — кивнул Стриж, про себя выдохнув: если уж Ульрих назвал птенца Алмазом, точно не выкинет. Не в природе гномов разбрасываться драгоценностями. — А теперь надо его покормить. Я не стал, он должен принять хозяином только вас.

Ульрих одобрительно хмыкнул и понес вороненка в столовую, на ходу крикнув куда-то в глубину дома:

— Драгоценная моя, накрывай ужин!

Драгоценная фру Иргвин — юная красавица такого же огненно-рыжего колера, но без бороды и напускной суровости — накрыла ужин с истинно гномьим размахом. За ужином поохала над бедненьким черным птенчиком с переломанным крылом и над маленьким беленьким птенчиком — таким худеньким, словно его год не кормили.

И только после ужина из шести блюд, сотни комплиментов драгоценнейшей фру и перевязанного вороньего крыла Ульрих вспомнил о деле.

— Ну-с, будешь смотреть?

И хоть шесть блюд заняли слишком много места даже в растущем организме Стрижа, он кивнул. Не только из вежливости. Каждая работа Ульриха в самом деле была сокровищем. К тому же Ульрих никогда не скупился на пояснения, а иногда даже пускал Стрижа в мастерскую и показывал то способы закалки, то приемы ковки, а несколько раз даже позволил ему нарисовать эскизы. И, что Стрижа поразило в самое сердце, даже сделал клинки по тем эскизам и сказал, что Стриж отлично чувствует металл. Даже жаль, что не гном. Вот лет через сто из него вполне мог бы выйти мастер.

Над этим смеялись оба, а подмастерья Ульриха — молокососы лет под сто — ревниво топорщили бороды.

На этот раз в мастерскую они не пошли, по ночам даже гномы спят. В основном. И Стриж вволю поиграл с клинками здесь же, в столовой. И от души восхитился.

— Эти — для твоего братишки Шороха, птенец, — сказал по уши довольный Ульрих. — Как быстро вы, люди, растете! Вчера только был мелким, как лягушонок, а сегодня, гляди-ка, уже в дверь не проходишь.

— Кто ж виноват, что ваши древние традиции велят делать такие маленькие двери? — ответил Стриж, притворно потирая лоб.

— Ай-ай, кто ж виноват, что вы, люди, такие дылды! — покачал головой Ульрих и велел: — А теперь пить чай.

2-й день каштанового цвета, Риль Суардис, Шуалейда.

— Мама! Мама, ты где?.. — крикнула она, через распахнутое окно врываясь в башню Заката.

— Здесь, что ты так шумишь, малышка? — Мама поднялась с кресла, где сидела с вышиванием, и протянула руки к Шу. — Иди ко мне, я так соскучилась.