Звери с их естественной жестокостью - страница 2

— Драпают, потому что не хотят драться, — вставил свое слово малыш Эдхофер.

Но ему возразил Кубалек:

— Еще как хотят! Мы могли это заметить сегодня утром. Прак и Хубер уж точно заметили.

Оба утром — и Прак, и Хубер — погибли.

— Они не хотят, но вынуждены, — сказал Герцог цу-Райт. Он и впрямь был герцог и ефрейтор нашего отделения, парень с отменным образованием и отменными манерами; мы с ним вместе учили русский.

Герцог вроде бы поставил в разговоре точку, и все же Ян не пожелал заткнуться и обругал всех нас. Унтер-офицер Пеликан собрался было вмешаться, но он с ног валился от голода и усталости и потому лишь примирительно пробормотал:

— Хватит пороть чушь.

Потом мы не раз еще заводились насчет еды, пока Пеликан нас снова не оборвал:

— Сами виноваты. Нечего было жрать неприкосновенный запас. Так что пеняйте на себя.

Впрочем, он и сам слопал свой НЗ — никому ведь неохота таскать лишний груз. И противогазы мы выбросили по той же причине, и все, что к ним прилагается и никогда не используется, — тоже.

— Не в том дело, — огрызнулся я, — полкило галет нас не спасли бы.

— Да прекратите наконец! — возопил Пеликан.

Но теперь уже я не унимался:

— В следующей войне предпочту быть интендантом.

— Интендантов бы — на передовую! — рявкнул кто-то сзади, а Мольтерер подхватил:

— Эти там, в тылах, нажираются до отвала! Нет бы нам подкинуть чего пожевать!

— Подкинут, как же! — ухмыльнулся Бадер. — Скорее околеешь тут с голодухи!

Растянувшись на насыпи в ожидании приказа к выступлению, мы наблюдали, как по деревенской улице тянутся бесконечные шеренги пленных, и, глядя на них, Бёгеляйн сплюнул в сердцах:

— Хоть бы этим русским подохнуть с голодухи!

— Всё в руках божьих! — обронил лицемерно Хартлебен.

— В чьих, чьих? — переспросил с издевкой Бадер. — В божьих? Да что ты в этом понимаешь!

Было заметно: он разозлился. Все знали, что Бадер избегает заглядывать в церковь, даже когда ему предоставляется такая возможность. К религии он равнодушен. А на передовой и вовсе стал заводиться с полоборота, стоило кому-то бога помянуть — всерьез или, как Хартлебен, к слову.

— Хоть бога не приплетай, — продолжал он сердито. — Не с твоим грязным рылом да на паперть.

Хартлебен хотел возразить, но его опередил Ян:

— Да закрой ты свою вонючую пасть! Пятерых ты укококал, да? А может, пять сотен?! Языком ты горазд молоть, черт тебя побери!

— О боже, боже, — Хартлебен скривил ханжескую физиономию. — И ведут же себя — как дикари.

— Сдохнуть бы им с голодухи! — упрямо повторил Бёгеляйн.

А Ян все цеплялся к Хартлебену:

— Не думай, что раз ты тут с самой Польши, мы будем терпеть твое хвастовство! А что ты там делал, в Польше своей, и во Франции, и где ты там еще побывал? Сидел в тыловых частях, разъезжал на машине, как какой-нибудь разожравшийся генерал! Вот и вся твоя война. Сочувствую, но не придумали еще óрдена вашему брату — какой-нибудь шины в дубовых листьях на шею или еще чего в этаком роде!

Хартлебен хоть и служил с самой Польши, но первые два года шоферил, так что даже за выслугу лет не получил никакой награды и явно переживал по этому поводу. К нам его прислали пару недель назад; и у нас у всех награды были — у всех, кроме него.

Хартлебен умолк. И даже рта не раскрыл, когда Тиле насмешливо объявил:

— Что и говорить — портит бензин характер. — Но было видно, как с угрозой дрогнули его черные, сросшиеся у переносицы брови.

Бёгеляйн все не мог отвести глаз от колонны пленных. И опять затянул свое:

— Хоть бы им всем подохнуть с голодухи!

Тут Хартлебен приободрился и поддакнул:

— Только на это они теперь и годны. И сделают это, можешь не сомневаться.

— Хватит чушь молоть, — устало сказал Бадер.

— Скорее мы тут околеем! — добавил Мольтерер.

Но на сей раз Хартлебен решил не сдаваться:

— Да подохнут, подохнут они от голода — все как один, уж поверь!

Всем нам надоело с ним препираться, только Бадер, подойдя к Хартлебену вплотную, молча уставился ему прямо в глаза.

— А пялиться на меня нечего, — огрызнулся Хартлебен, — понял! Что, не видел я их, что ли, под Киевом? В лагерях, где они складывали своих покойников, как дрова, штабелями, а те лежали ну прям обглоданные селедки!