Звезда по имени Галь. Заповедная зона - страница 43

стр.

Айберсон чуть не задохнулся, такое вдруг нахлынуло волнение.

— Мне все еще не верится, — сказал он. — С таким не сразу освоишься. Фантастика. И даже не сам ковчег, но что я-то здесь очутился. Почему я, а не кто другой? Ведь это одно из величайших открытий за всю историю человечества — и как раз мне досталось о нем написать? — Он чуть помолчал. — Все равно не понимаю, почему Кристи выбрал именно меня.

— Я думаю, из-за вашей статьи о храмах Абу Симбела[5].

— А, в связи с Асуанской плотиной. Да, это из лучших моих работ. Кажется, я сказал все, что надо, хотя заодно по сути признался, что ни черта не смыслю в археологии.

— В том-то и соль. Это и умилило старика, — без улыбки объяснил Хенуэл. — По его мнению, все газетчики — круглые невежды, вот он и выбрал единственного, кто не постеснялся признаться в своем невежестве.

— И вы всерьез воображаете, что я в это поверю?

— Ну, не то чтобы очень всерьез, — засмеялся Хенуэл и мягко остановил машину перед самым большим из деревянных домиков.

Водитель и пассажир потянулись, откинулись на спинку сиденья. Настал долгий час предвечерней прохлады, и обоим не хотелось двигаться. Они сидели в закрытой машине, расслабясь всем телом, ни о чем не думая.

— Это вы, Фрэнк?

На пороге дома появился высокий, ладно скроенный человек в тяжелом летном комбинезоне, в кожаном шлеме и с кислородной маской. В одной руке кинокамера, в другой — черный чемоданчик. Он быстро подошел к машине.

— Так я и думал, что это вы. Как раз вовремя. Еще пять минут — и мы бы отправились без вас.

Из дому выбежали еще трое и кинулись к самолету. Они даже не заметили стоявшую сбоку, у самой двери, машину. Ни Хенуэл, ни Айберсон не успели спросить, что случилось: высокий вновь заговорил, от волнения у него даже голос дрожал.

— Дождались, Фрэнк! Дождались! Нам сообщили двадцать минут назад. Слышимость была паршивая, но главное понятно. Дождались!

— Ради Бога, Энди! — закричал в ответ Хенуэл. — Объясните толком! Что происходит?

Энди постарался взять себя в руки, заговорил более связно:

— Альпинисты передали по радио. Гарни и Кауфман были как раз над трещиной. Вся та глыба отделилась и рухнула. Рассыпалась в пыль. А ковчег там, на месте. Они его ясно видели.

— Какой он? — быстро спросил Айберсон.

Энди уже почти овладел собой. Сказал негромко:

— Они сообщили очень мало. Мне даже показалось, не хотели говорить. Только повторяли, что он огромный. И все. Просто повторяли, что огромный… Полетите с нами, Фрэнк?

— Конечно!

— А как насчет глаз и ушей широкой публики?

— Без меня вам не улететь, не надейтесь! — мрачно сказал Айберсон.

Через считанные минуты дакота была уже в воздухе и упрямо набирала высоту. В грузовом отсеке Энди проверял киноснаряжение. Остальные забрались в герметичную кабину, но оператору надо сделать четкие и ясные снимки, значит, придется держать люк открытым. В тесной передней кабине жались Айберсон, Хенуэл и те члены экспедиции, кого новость застала в главном лагере. Журналист злился. В таких случаях нужен простор, чтоб было где двигаться, дышать, думать. И главное, важно быть одному в ту минуту, когда увидишь ковчег! А тут изволь толкаться, изворачиваться, чтобы хоть что-то увидеть из крохотного окошка. Чувство такое, словно тебя обокрали. Выпало редкостное счастье, такой случай бывает раз в жизни — и нелепо, несправедливо, что нельзя им насладиться в наилучших условиях. Вот Энди повезло, он там, в хвосте фюзеляжа, один.

Внезапная мысль так поразила, что Айберсон сказал вслух:

— А зачем Энди кислородная маска? Высоко нам надо подняться?

— Сколько, по-вашему, в этой горе? — спросил кто-то вместо ответа.

— Не знаю. Восемь тысяч футов, ну, может, девять или чуть побольше.

— Шестнадцать тысяч девятьсот шестнадцать, — уточнил Хенуэл. — Если округлить, семнадцать тысяч футов.

— И на какой высоте ковчег?

— Примерно футов на восемьсот ниже вершины.

— Не может быть! — запротестовал Айберсон. — Как же его туда занесло?

Один из спутников засмеялся:

— Вы еще не рассказали ему про теорию Кристи, Фрэнк?

— Не успел. — Хенуэл обернулся к Айберсону. — Сейчас объясню. Коротко говоря…