Звездная пыль - страница 7

Данстан взял с прилавка стеклянный цветок.

– Что за прелесть! – сказал он. Это была фиалка, она звенела и пела у него в руке – похожий звук можно извлечь, если провести влажным пальцем по кромке хрустального бокала. – Сколько он стоит?

– Мы не устанавливаем цену заранее, – мило пожала плечами девушка. – Ведь она может оказаться больше, чем та, которую вы готовы заплатить, и тогда вы уйдете ни с чем, а это сделает беднее нас обоих. Давайте-ка лучше торговаться.

Данстан замер, и тут, откуда ни возьмись, у него за спиной появился джентльмен в черном цилиндре.

– Ну, вот, – шепнул он юноше, – теперь мы с тобой в расчете, больше я тебе ничего не должен.

Данстан встряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и снова перевел взгляд на прекрасную продавщицу.

– А откуда берутся такие цветы?

Девушка загадочно улыбнулась:

– Роща, где растут стеклянные цветы, находится на склоне горы Каламон. И опаснее дороги туда – только путь обратно.

– Но зачем они нужны? – спросил Данстан.

– По большей части их используют для украшения или как игрушки. Они приносят радость, их можно подарить любимой в знак восхищения и обожания, а звук, который они издают, приятен для слуха. Кроме того, эти цветы особенным образом отражают свет. – Она подняла колокольчик, тот засверкал в солнечном луче, и Данстан увидел, что лиловое стекло всеми своими переливами повторяет оттенок глаз девушки.

– Понятно, – протянул он.

– Еще эти цветы используют для различных чар и заклинаний. Вы случайно не волшебник?

Данстан покачал головой. В этой девушке было что-то необычное, но он никак не мог понять – что именно.

– Ну, не важно, – улыбнулась она. – Все равно такой цветок – отличный подарок.

И тут Данстан понял, что с его новой знакомой не так: ее запястье охватывала тонкая серебряная цепочка, которая сбегала вниз, к щиколотке, и змеилась по траве до самого фургона. Юноша вопросительно указал на цепочку глазами.

– Вы про цепь хотите спросить? Да, я прикована к фургону, чтобы не сбежала. Я ведь рабыня колдуньи, хозяйки фургона. Много лет назад она похитила меня, когда я играла у водопада в поместье отца, высоко-высоко в горах. Колдунья превратилась в очень красивую лягушку и, когда я хотела поймать ее, выскальзывала у меня из рук, пока не заманила подальше от дома. А когда я, увлекшись погоней, пересекла границу отцовских владений, она приняла свой истинный облик и набросила мне на голову мешок.

– И что же, вы так и будете всю жизнь ее рабыней?

– Ну, зачем же всю жизнь? – улыбнулась девушка. – Я снова стану свободной в день, когда Луна потеряет свою дочь, если это случится в ту неделю, когда соединятся два понедельника. Этого дня я давно и терпеливо жду. А пока служу колдунье верой и правдой и мечтаю. Так что же, молодой господин, ку́пите у меня цветочек?

– Меня зовут Данстан.

– Скромное имечко, ничего не скажешь, – хихикнула девушка. – И где же ваши клещи, мастер Данстан? Сможете прищемить нос дьяволу?[2]

– А вас-то как зовут? – спросил Данстан, заливаясь краской.

– Сейчас никак. Я ведь рабыня, поэтому у меня нет имени. Я откликаюсь на «эй, ты», или на «дрянная девчонка», или на «эта неряха и неумеха». И на другие окрики в том же духе.

От внимания Данстана не ускользнуло, как красиво шелковое платье облегает изящную фигурку девушки. С трудом отведя взгляд, он посмотрел в ее фиалковые глаза и судорожно сглотнул.

А потом, чтобы был повод перестать глазеть на девушку, вытащил из кармана платок со своими сбережениями, развязал узелок и высыпал их перед ней на прилавок.

– Возьмите, сколько нужно, за цветок, – сказал он и взял белый подснежник.

– Здесь не деньгами расплачиваются, – девушка отодвинула монеты обратно.

– Это как? А чем же тогда? – опешил Данстан. Он не собирался уходить отсюда без цветка для… для Дейзи Хемпсток, конечно. А получив его, хотел как можно скорее уйти, потому что, по правде говоря, все больше и больше терялся в присутствии этой юной особы.

– Я могла бы попросить в уплату цвет ваших волос, – задумчиво протянула она. – Или ваши воспоминания до трехлетнего возраста. Или слух вашего левого уха – ну, не весь слух, конечно, а ту его часть, что радуется красивой музыке, или плеску воды, или шелесту листвы на ветру.