Звездное затмение - страница 9
в жесткой плоти яблока-земли.
Ими прощупывает он воскресение.
Этот мир
и все его тропы
расцветают синевой
вневременного.
Все следы бегут вовне. —
Вулканический песок дрожит,
бараньими рогами
разрытый в пробуждении.
Спешил пророческий час
мертвых из шелухи вылущивать.
Пухом одуванчиков,
только окрыленные молитвами,
вернулись они домой.
*** (Земля, планета дряхлая…)
Земля, планета дряхлая, к моей ноге ты присосалась,
которой хочется лететь,
о одиночество в руке короля Лира!
Выплакиваешь внутрь очами моря
Останки скорби
В глубь души.
На локонах серебряных твоих
венком дымянки миллионы лет
в бреду паленым пахнут.
Твое потомство
тень смертную твою уже отбрасывает,
а ты все вертишься и вертишься,
своей орбиты звездной не теряя,
ты, побирушка с Млечного пути,
и ветер твой перед тобою
собакою-поводырем.
*** (Готовы все страны…)
Готовы все страны
встать с карты мира,
сбросить свою звездную кожу,
синюю вязанку своих морей
взвалить на спину,
горы с огненными корнями
шапками надеть на дымящиеся волосы.
Готовы последнее бремя тоски
нести в чемодане, куколку мотылька,
на крыльях которого однажды
кончат они свое путешествие.
*** (Созвучие прилива с отливом…)
Созвучие прилива с отливом
гонителя с гонимым.
Сколько рук
хватают и заточают.
Кровь-нить.
Пальцы тычут в крепости.
Части тела втягиваются
в предсмертные изображения.
Стратегия,
Запах страдания, —
Тела на пути в прах
и томление пеной
над водами.
*** (Тут и там фонарик милосердия…)
Тут и там фонарик милосердия
для рыб ставить надо бы,
где крючки проглатываются,
где удушие практикуется.
Где созвездие муки
созрело для искупления
Или туда,
где влюбленные друг друга мучают,
влюбленные,
которые и так всегда на волосок от гибели.
*** (Кто знает, где звезды расположены…)
Кто знает, где звезды расположены
в стройной гармонии творца,
где мир начинается
и в трагедии земли
рыбья жабра, вырванная с кровью,
предназначена ли
созвездие мученичества
дополнить красным рубином,
первою буквой
бессловесного языка. —
Есть у любви взор,
кости пронизывающий молнией
и сопровождающий мертвых
за пределы вздоха.
Но где искупленные
свое богатство оставили,
неизвестно.
Малина выдает себя в чернейшем лесу
своим запахом.
Душевное бремя, сброшенное мертвыми,
никому не выдает себя
и все-таки может, окрыленное,
трепетать в бетоне или среди атомов
или там всегда,
где место для сердцебиения
было оставлено.
*** (Диким медом…)
Диким медом
наследники
подкармливали
в ранних могилах
мумии сна,
и пульс кочевников
лил пальмовое вино
в пчелиные соты тайн.
В черном кристалле ночи
судорогой замурована
оса-плясунья,
время переплясавшая.
А ты,
а ты,
как прокормлю тебя?
Все вехи праха
перепрыгивает любовь,
словно обезглавленное солнце,
страждущее
в поисках кончины.
Кончиной моей
кормлю тебя.
*** (Забвение! Кожа…)
Забвение! Кожа,
из которой на свет рождаются,
и смертная простыня,
которую провожатые в белом сне
вновь дают напрокат.
Иногда на последнем мысе
крови
слышна в тумане сирена
и утонувший матрос поет
или песчаным проселком
бегут следы
из лабиринтов томления,
как разбитая раковина улитки,
пустота на спине —
За рассветом
музыка дрозда
Мертвые пляшут
цветущие стебли ветра —
*** (На рассвете…)
На рассвете
когда ночная монета с чеканом сна
переворачивается
и ребра, кожа, глазные яблоки
влекутся к своему рождению
кричит петух с белым гребнем
жуткий миг
безбожной бедности
на перекрестке —
Безумие — королевский барабанщик
усмиренная кровь течет —
*** (Стал переписчик переписывать книгу Зохар…)
Стал переписчик переписывать книгу Зохар
вскрыл жилы слов
ввел кровь созвездий,
круживших незримо, и только
томлением подожженных.
Труп алфавита восстал из могилы,
буквенный ангел, древний кристалл,
замкнутый брызгами творения,
которые пели — и сквозь них мерцали
рубин и гиацинт и ляпис-лазурь,
когда камень еще мягок был,
посеянный, словно цветы.
И, черный тигр, зарычала
ночь; и ворочалась
и кровоточила искрами
рана день.
Свет был уже ртом, который молчал,
только аура выдавала еще б-га души.
Пейзаж из криков
В ночи, где умираньем распущено шитье,
срывает пейзаж из криков
черную повязку,
над Мориа, крутым обрывом к Б-гу,
жертвенный нож реет знамя,
вопль Авраамова возлюбленного сына,
в ухе великом Библии он хранится.
О иероглифы из криков,