Звёздные крылья - страница 29

Здесь, в этом изощренном плену Людвига Дорна, слово «Отчизна» стало самым ярким словом в его мыслях.

Оно ощущалось вполне материально: за ним чувствовались необъятные просторы Союза. Он слышал счастливый смех земляков, видел улыбки друзей а, широко распластанные крылья самолетов над Красной, площадью.

Теперь у него оставалось много времени для раздумий и мечтаний. Он изобрел и придумал много необычайных вещей. Его реактивные самолеты летали из Москвы на Камчатку и возвращались в Киев в тот же день. Любимая Родина неотступно стояла перед ним, огромная, величественная, — иных мыслей у него не было.

Приходил Людвиг Дорн. Он говорил о большой славе, которая ожидает инженера Юрия Крайнева, рисовал перед ним заманчивые картины будущего.

Дорн знал, что вода по капле может продолбить самый крепкий камень. И он говорил каждый день, стараясь отравить мысли инженера сладостным ядом честолюбия.

И однажды, во время очередного разговора, Крайнев без тени насмешки спросил, нельзя ли будет земной шар назвать его именем. Если Дорн может дать ему в этом твердую гарантию, то Крайнев, возможно, согласится для него работать.

Дорн растерянно улыбнулся. Он не понял — шутит Крайнев или говорит серьезно. Потом ему стало ясно — его метод обречен на провал. Он притворно весело рассмеялся.

Нет, к сожалению, он не может гарантировать такого переименования.

— Тогда нам не о чем говорить, — без тени улыбки, но явно издеваясь, промолвил Крайнев.

Дорн изменил тактику, но Крайнев заметил это не сразу. Вначале он почувствовал даже облегчение — никто не надоедал ему слащавыми разговорами о будущей славе. Такие разговоры теперь приводили его в бешенство.

А Дорн спрятал коготки, стараясь обмануть Крайнева. Это была борьба совсем разных по духу людей. Борьба старого с новым, сильного и молодого со слабым, но опытным..

Надо было узнать самые уязвимые места в сердце Крайнева, надо было найти нити старого, которые еще должны оставаться среди массива молодого, живого и здорового. А потом, превращая эти незаметные нити в глубокие трещины, расслаблять ее, чтобы затем одним ударом сломить.

Такова была новая тактика Дорна. Юрий не сразу ощутил на себе пагубные ее последствия. Но Дорн четко продумал все детали своей атаки. Проводил ее упорно, широким фронтом, хорошо понимая, что если сдастся Крайнев, то друзей его сломить будет легче, а в крайнем случае можно будет обойтись и без них.

Первый шаг в этом направлении выглядел несколько странно: Дорн распорядился сменить пластинки, которые целыми днями передавали маленькие громкоговорители. И однажды, когда Крайнев, Волох и Яринка сидели в гостиной, разглядывая рыб в аквариуме, высокие чистые звуки рояля заполнили комнату. Это был какой-то болезненный хаос звуков. Рояль стонал, звенел, звуки переливались, падали, плакали, чтобы, медленно повышаясь, передать стон больного человека.

Песня возникала незаметно. Это была даже не песня, а какой-то тягучий речитатив. Мелодия раздражала, будила какие-то темные чувства, в существовании которых человек старается не признаваться даже самому себе. Это была мука неразделенной любви, слишком рано оборвавшейся жизни, неудовлетворенность самим собою и смертельная тоска.

Дорн рассчитывал на то, что у каждого человека есть в сердце слабые струны. Играя на этих струнах, можно даже очень сильного человека заставить подчиняться. Он не знал, есть ли такие слабые струны в сердце Юрия Крайнева, но теперь ему ничего другого не оставалось, как рассчитывать только на них.

И распорядившись изменить музыку, он совсем не думал, что после нескольких таких концертов Юрий согласится работать. Он счел бы огромным успехом, если бы эти мотивы бессилия хоть немного расшатали скрепления, раздвинули бы хоть микроскопическую щель, через которую можно было бы действовать дальше. Когда отзвенела последняя нота, в гостиной долго стояла гнетущая тишина. Потом музыка повторилась.

Она создавала странное настроение, и Дорн, выходя из гостиной, заметил это. Он даже улыбнулся. И эта улыбка больше всего встревожила Крайнева.

«Чему он улыбнулся?» — подумал Юрий, стряхивая с себя оцепенение, навеянное музыкой.