Звездные ночи - страница 16
— Хиваз Доспанова.
Я даже растерялась: мои однополчанки, с которыми я давно знакома заочно, по письмам Лейлы, одна за другой тянут ко мне руки:
— Вера Белик…
— Таня Макарова…
— Наташа Меклин…
— Женя Руднева…
— Ирина Себрова…
— Лариса Розанова…
— Глаша Каширина.
Нет, я не оговорилась — Глаша Каширина, пропавшая без вести! Кружится голова…
Снова подошла Руфа.
— Будем умываться, товарищ лейтенант, — проворковала она и повела в другую комнату, раздевая меня на ходу. Когда вернулись, на двух сдвинутых столах уже стояли миски с виноградом, яблоками, персики, сливы, бутылки с вином. Вдоль стен — аккуратно убранные койки, белые покрывала, расшитые подушки.
— Мне только чай, — предупреждаю я.
— Древние мудрецы говорили, что чай дает силу и просветляет взор, — сказала Хиваз Доспанова и, пожав плечами добавила: — Но Омар Хайям предпочитал вино.
Об Омаре Хайяме я что-то такое слышала, но стихов его не читала. Так что он для меня не авторитет. А главное — я еще не доложила начальству о своем прибытии.
— Мне надо в штаб, извините.
Лейла разрядила обстановку:
— Только чай, девушки, вино потом.
Вдруг кто-то тревожно крикнул:
— Комиссар!
Мигом — динь-динь-динь — словно какой-то, волшебник произнес заклинание, бутылки и бокалы исчезли со стола.
Лейла писала мне о комиссаре Евдокии Яковлевне Рачкевич: «Чудесная ханум, мы за глаза называем ее мамой. Но если рассердится, может, лягнуть в оглоблю…»
Я знаю, что она в гражданскую войну, девочкой, была связной у партизан, потом — пограничная застава. Окончила Ленинградскую военную академию.
«Мама» — у меня перед глазами. Крепкая, полная женщина, в руке — повидавший виды планшет, набитый газетами и журналами.
Отдаю честь, рапортую.
— Я провожу вас к Евдокии Давыдовне Бершанской, командиру полка, — негромко говорит она. — Идемте.
По дороге поинтересовалась моим здоровьем, настроением. Ощущение такое, будто мы с ней знакомы давным-давно.
Подходим к большому белому дому, окруженному яблонями. У входа девушка с винтовкой.
— Наш штаб…
Стою по стойке смирно перед командиром полка. И к этой встрече меня подготовила Лейла. Все точно: чуть прищуренные серые глаза, пронизывающий взгляд, крепкие длинные руки. Улыбнулась, и на душе у меня стало легко.
— Во вторую эскадрилью… — назначила Бершанская. — Пока осматривайтесь, вам надо привыкнуть. Получим машину, посмотрю, как летаете.
— Есть! — ответила я. Щелкнула каблуками и вышла.
В одной эскадрилье с Лейлой, отлично. Прямо сердце радуется. Вот только когда получу самолет — неизвестно…
Вокруг, куда ни кинешь взгляд, сады. Деревья усыпаны спелыми плодами, до которых людям нет дела.
Где-то вдали, то усиливаясь, то затухая, рокочет злобный военный гром. Погода нелетная. Навстречу движутся автомашины, накрытые зелеными ветками. Людей на улицах не видно. Ни одного дымка над домами.
Слышу нарастающий, леденящий душу вой. У самой станицы разорвался снаряд. Земля дрогнула, гулкий грохот заполнил всю долину. Дрожу, как осиновый лист. Посматриваю по сторонам — не видит ли кто… Грубый, оглушающий голос войны я слышу впервые. Что ж, как сказала Бершанская, надо привыкать.
В тот же день представилась секретарю партийной организации Марии Ивановне Рунт. Среднего роста, розовощекая женщина, лет двадцати пяти. В волосах уже поблескивает седина. На столе перед нею — газета политотдела 4-й воздушной армии «Крылья Советов».
— Здравствуй, землячка, — просто сказала Мария Ивановна, пожимая мне руку. — Садись. Расскажи о себе. Подробно.
Я рассказала. Ответила на множество вопросов. Собеседница пропустила меня, как говорят в народе, через игольное ушко. Все кажется? Нет…
— Какие у тебя планы на будущее?
Я едва не рассмеялась. Родная земля стонет под фашистским сапогом — какие могут быть планы?
— Прибыла, чтобы воевать, товарищ лейтенант! — отчеканила я. — Никаких других планов у меня нет. Прошу вас помочь мне поскорее получить самолет.
Помолчав немного, Мария Ивановна ошеломила меня новым, совершенно неуместным, как мне показалось, вопросом:
— А отдыхать ты умеешь?
Я улыбаюсь. Кто же не умеет отдыхать. Было бы время и желание. Улыбка, наверно, была глупой. Отдыхать, надо же… Говорить об этом в такое время как-то стыдно. Но ведь эта серьезная женщина не станет задавать мне пустых вопросов. В самом деле, умею я отдыхать или не умею? Не знаю. Лучше промолчу. Надо подумать.