Звёздный детектив - страница 8

— Радуйся, твои пришли, солдатик…

Сержант узнал этот голос, настойчиво добивавшийся его сдачи. Сунув руку под одежду, Валенса достал чудом не разбившуюся бутылку с коньяком. С трудом отвинтил неповинующимися пальцами крышку и приложил горлышко к губам повстанца. Тот выпил и закашлял. Посмотрел на Валенсу и признался:

— Я не боюсь умирать.

Валенса молча кивнул.

— Хочешь, открою тайну? Мы завидуем вам, людям. А знаешь, почему? У вас есть имя, есть память, жизнь, наконец. Не пересаженная в инкубаторе, не одолженная у оригинала, а личная, неповторимая, единственная. Ты не представляешь, каково это — жить чужими воспоминаниями, чужой жизнью.

— Представляю, — сказал Валенса.

Посмотрев ему в глаза, клон печально качнул головой:

— Ты хороший боец, постарайся выжить, такие, как ты, многое могут изменить…

— Лучше я останусь в стороне от перемен.

— Не всегда выбор зависит от тебя, мой юный враг. Прощ…

Он не договорил. Глаза повстанца закатились, он вздохнул в последний раз и ушел навсегда.

Этого Валенса уже не видел. Он потерял сознание от потери крови, а когда очнулся, над его больничной койкой с радостной миной склонился майор Дикси и что-то говорил об ордене «За доблесть», повышении в звании, но Валенсе было наплевать на него, обещанные почести и все остальное на свете. Все, чего он хотел — это покоя и долгого сна.

Через неделю Валенсу перевели из интенсивной терапии в общее отделение. Он делил палату с двумя юношами семнадцати и девятнадцати лет, завербованными на службу красивой рекламой и обещанием того, что в боевом подразделении они быстро и легко разбогатеют. У одного не было левой ноги, а второй полностью ослеп. Терпеть их бесконечные крики Валенса был не в силах, и он целыми днями ходил по длинным коридорам военного госпиталя, стреляя у сослуживцев сигареты.

Он ни с кем не завязывал длинных бесед, держался обособленно и часто по утрам выходил на балкон, встречая свет двух демонических светил Колинкура. Было что-то нереальное в том, чтобы стоять по другую сторону от линии огня, вдыхая через респиратор воздух, пахнущий морфием и физраствором. Он должен был ощущать радость, счастье, что жив.

Но ни того, ни другого Валенса не чувствовал. Все, что от него осталось — пустая телесная оболочка. Раны заживут, кожа регенерирует, но срастется ли истерзанная душа, он не знал.

— Сержант Валенса!

Он обернулся. Перед ним стояла медсестра-робот с бездушными глазами-пуговками.

— Да?

Когда она говорила, ее губы не двигались. Гвардия экономит на всем, даже на медицинском персонале, присылая на Колинкур бракованные механизмы.

— К вам посетители.

Валенса кивнул, засунул руки в карманы больничной рубашки и побрел обратно в палату. Там его дожидались две гладковыбритые личности, одетые в одинаковые серые костюмы. Тонкий и Толстый, как на картинке учебника по рукопашному бою. Никто из них не представился, и Валенса догадывался почему.

Он прошел мимо них и улегся в свою кровать. Его соседей по палате не было, и он оказался один на один с незнакомцами.

Толстый достал из кармана портсигар и предложил Валенсе закурить.

— Спасибо, не надо, — отказался сержант. — Я собираюсь бросить.

— Может быть, есть другие пожелания? — спросил Толстый.

Похоже, говорить собирался он один; его коллега молча уселся рядом с кроватью.

— Кофе не желаете или что-нибудь покрепче?

Валенса сглотнул. В горле пересохло, но черта с два он у них что-нибудь попросит. Сержант подтянул верхнюю часть туловища, чтобы удобнее усесться на кровати: он не хотел оставаться в образе беспомощного калеки. Затем, глядя прямо в глаза Толстому, ответил:

— Благодарю, я ничего не хочу.

— Бесстрашный, да еще и скромный, — сказал Толстый, обращаясь к своему напарнику.

Тот едва заметно кивнул в знак согласия.

— Меня в чем-то подозревают? — спросил сержант.

Тонкий и Толстый переглянулись.

— Это формальная процедура, — ответил Толстый. — За ваш подвиг вы представлены к высшей награде 3-Г — ордену «За доблесть». Наша задача проста — сделать все от нас зависящее, чтобы награда нашла своего героя.

— А как же рядовой Перов и рядовой Эдкин? — Валенсе было трудно говорить, словно рот наполнился гвоздями. — Они удостоятся наград? У рядового Эдкина есть семья, маленькая дочь, она заслуживает того…