Звёздный Спас - страница 10

стр.

– Наши жизни – твоя и моя —
Обернулись единой судьбой.
Линий две, но одна колея,
Я всегда буду рядом с тобой.

Кеша самодовольно улыбнулся (представил, как приятно удивится Фифочка четверостишию), подумал, что надо записать его. Не записал. Блаженно улыбаясь, уснул. Однако не так, как обычно – теряя связь с действительностью, проваливаясь в пустоту или, наоборот, попадая в какие-то сложные перипетии, в которых не было никакой логики. Нет, всё было по-другому.

Вначале в дверь постучали: громко, отчётливо, трижды тройным стуком. Так стучать мог только Никодим Амвросиевич, хозяин квартиры. Они условились, что, хотя у него и есть ключ, он должен прежде стучать, извещать квартиранта.

Услышав стук, Кеша недовольно отозвался:

– Сейчас открою.

Недовольство объяснялось вполне понятной причиной: прервали радужные мечты, он представлял, что читает своё стихотворение Фифочке.

Накинув пальто и нащупав шлёпанцы, включил свет. Половина шестого – ужас! Наверное, в Озёрки собрался, туда чуть свет выезжают, подумал Кеша и, вспомнив, что Фива из Озёрок, тут же решил – надо как-то смотаться с нею на «Икарусе» Никодима Амвросиевича.

– Опять ни свет ни заря дальний рейс? – сказал Кеша и, щёлкнув замком, открыл дверь.

Всё что угодно он мог представить, но чтобы за дверью стояла Фива – ни в жизнь.

На ней были чёрная вязаная шапочка, из-под которой выбивалась льняная прядь, светло-серое изящно приталенное пальто, весьма длинное (почти скрывало полусапожки на каблуках), и тёмная сумочка на ремешке, небрежно накинутом на плечо. Ещё в глаза бросались красный шарф и чёрные шёлковые перчатки – особенно перчатки. Нервно пружиня пальцами, Фива как бы играла в ладушки, невольно приковывала к ним внимание.

Она улыбалась, но смущённо и неуверенно, словно загодя просила прощения за свой неожиданный визит.

– Фифочка, ты?!

Кеша опешил, потерял дар речи. Синеглазая, розовощёкая, с огнисто вспыхивающими на шапочке снежинками, она была само совершенство.

Почувствовав, что Кеша больше, чем она, растерян, Фифочка обрадованно засмеялась, сделала вид, что ей всё нипочём.

– Давай-давай, приглашай в свои апартаменты.

Они вошли. Фива позволила поухаживать за собой, то есть Кеша принял из её рук шарф, сумочку и пальто. Полусапожки он снимать не позволил, а шапочку – сама не стала.

Комнату осматривала с любопытством и даже некоторой придирчивостью, словно ей предстояло здесь жить. Именно это пленяло Кешу, хотя понимал, что таким образом она пытается составить о нём представление.

– Комнату снимаешь один или у тебя семья?

– Один, – ответил Кеша.

Фифочка смущённо хохотнула.

– Хорошо устроился. Диван-кровать, тахта, раздвижное кресло – тут вполне хватит места для троих.

– Да, вполне, – согласился Кеша. – Если третий человек будет маленьким.

Почему так сказал – сам не знает. Они переглянулись, и Фива тут же перевела взгляд, подошла к книжной полке. Но он всё равно увидел, как покраснела она, как зарделись не только её щёки, но даже уши и шея.

Пауза получилась довольно-таки продолжительной, наконец Фива, опять с видом, что ей всё нипочём, весело заметила:

– А ты богатенький! Разбрасываешься тысячерублёвыми.

Она подняла с пола банкноту и, улыбаясь, подала Кеше. На какое-то мгновение он увидел синие всполохи и мерцание звёзд, всё в нём сжалось – никогда, не буду, не хочу! Он машинально стал складывать купюру так, как складывают «подкожные деньги», чтобы подальше спрятать. Но Фива остановила и несколько осуждающе сказала:

– Прекрати, разве так можно обращаться с деньгами?

Очень ловко выдернула купюру из рук, положила на стол, на раскрытый словарь, и придавила прозрачным диском.

– Мог бы и пригласить, – сказала Фива, не уточняя, куда пригласить.

Кеша очнулся. Лично он – всегда, пожалуйста.

– Чуть рассветёт, пойдём в кафе, здесь неподалёку круглосуточное, – воодушевился он.

Фива засмеялась. Ей понравилось предложение, но она вовсе не это имела в виду, а простое приглашение присесть.

– А потом, пока рассветёт, не слишком ли долго ждать – целая ночь впереди!

Она весьма выразительно посмотрела на часы. Он тоже посмотрел.

– На моих без десяти шесть.