Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень - страница 14

Эмилия снова ударилась в слезы, а у Себастьяна отлегло от сердца.

– Артур! – крикнул он. – Выходи!

– Сию минуту, сию минуту, – отозвался профессор и принялся ползать по клумбе.

– Артур! Ты, право же, совершенно нелеп. Ну что за ребячество! Посмотри, как расстроена Эмилия.

– Сейчас, сейчас…

– Господин Нулиус, – сказала Эмилия, прервав рыдания. – Неужели вы не видите, что он спятил? Я уж думала, не послать ли за доктором Целиусом, чтобы он пустил Артуру кровь. Ах, неужели мне предстоит теперь жить с рехнувшимся энтомологом?

Себастьян недоуменно посмотрел на Эмилию, затем снова обратился к «безумному» другу:

– Артур, выходи немедленно. Мне надо с тобой поговорить.

Толку не было никакого. Глаза Эмилии заблестели, но уже не от слез, а от гнева.

– Господин Нулиус, – сказала она голосом полным решимости, – не лучше ли вам взять моего муженька за шиворот и силой выволочь из клумбы. Поверьте, я не буду в претензии.

Себастьян, конечно, не думал хватать своего друга за шиворот, но желая хоть как-то обратить на себя внимание профессора, шагнул к цветнику. Однако в эту минуту профессор сам поднялся во весь рост, потоптался на месте, развел руками и проговорил:

– Ничего не понимаю…

Затем в три огромных шага оказался на дорожке. Взгляд его был рассеян.

– Нету. Его там нету. Но этого не может быть!

Себастьян укоризненно покачал головой, а Эмилия, уперев руки в бока, сверлила мужа недобрым взглядом. И только в эту минуту профессор будто очнулся.

– Что это с вами, друзья мои? Почему у вас такие лица?

– Он еще спрашивает, что с нашими лицами! – грозно произнесла Эмилия. – Жестокий, несносный человек! Что ты сделал с моим цветником?

– Я? – удивился профессор и оглядел цветник. Похоже, он только сейчас разглядел следы своей бурной энтомологической деятельности.

– Надо же, какая досада… – прошептал он. – Но, Эмилия, дорогая, пойми…

На профессора было жалко смотреть.

– И слушать ничего не хочу! – заявила Эмилия. – Вот уж не думала, что энтомология – такое вредное занятие.

– Что ты говоришь, дорогая? – робко запротестовал Артур. – Я, конечно, понимаю, ты огорчена… я и сам огорчен…

– Огорчена?! Ничуть не бывало! Я в восторге! За два часа ты уничтожил то, что я выращивала целое лето. И все из-за каких-то букашек…

– Букашек?! – возмутился профессор. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Называть благородных насекомых букашками! Это… это… Я даже слова такого не знаю – “букашки”…

– Да-да, из-за букашек, а если тебе не нравится, то из-за козявок.

– Козявок?! – профессор побагровел. – Не смей так говорить! Нет, вы только послушайте! Козявки, к вашему сведению, сударыня, как известно, водятся в носу у нерадивых детей и, как я подозреваю, у нерадивых жен и ничего общего не имеют с благородными насекомыми.

– Благородными? Вот еще! Козявки – они и есть козявки, как их не называй.

– Замолчи! – Артур затопал ногами.

Себастьян попробовал было унять ссорящихся, но вскоре убедился, что лишь подливает масла в огонь, и почел за благо потихоньку удалиться. Но это ему не удалось.

– Себастьян! – окликнул его профессор. – Ты куда?

Себастьян пожал плечами.

– Впрочем, это неважно, – заявил Артур. – Я иду с тобой. Я не могу больше оставаться в этом доме. Здесь меня и мое благородное занятие подвергают неслыханным оскорблениям. И кто? Моя жена, с которой я прожил столько лет! Ноги моей здесь не будет!

– И хорошо, и прекрасно, – говорила Эмилия, – можешь идти на все четыре стороны, зловредный ты человек. И тебе я отдала всю свою молодость!

– Ты… – начал и оборвал профессор. – Нет. Ни слова больше. Себастьян, пошли.

Себастьян с жалостью посмотрел на Эмилию, пожал плечами и поплелся за другом.

Выйдя за калитку, Артур остановился. Похоже, к нему стало возвращаться благоразумие, хотя негодование было еще слишком велико.

– Нет, ты слышал, что она говорила? – спрашивал профессор. – Ведь это же невозможно! Я, конечно, виноват, даже, положим, очень виноват, но ведь нельзя же так…

– Артур, успокойся. Все обойдется, – попробовал утешить его Себастьян и тут же пожалел об этом.

– Обойдется?! – вскричал профессор. – Дудки! Ноги моей не будет в этом доме! Вперед, мой друг, – в трактир к Локку. Только там я смогу утешиться в своем горе.