Звезды на росстани - страница 9

После одного длительного ожидания девятая группа, помню, заняла положенное ей место — длинный ряд придвинутых один к другому столов. Только заняли — явилась с практики выпускная, седьмая группа. Засухинцы… Хмырь Засухин властвовал в этой группе. Связан был с улицей, носил в кармане самодельный, с наборной рукояткой нож. Никто не хотел с ним связываться, и поворачивал он группу направо-налево, и маялись с группой мастера все два года — немало их переменилось за это время, Хмырем его звали за то, что называл всех хмырями.

— Выкидывай этих хмырей! — Засухин указал пальцем на нас, на девятую группу.

— Ну, ладно, ну, встанем, — неожиданно заюлил сидящий впереди Самозванец, Лешка Акулов.

— А я не встану, — заявил Толич Сажин, раскачивая взад-вперед нерасчесанной головой. Видно, предел наступил его долготерпенью.

Моему, впрочем, тоже. Я повторил вслед за Толичем его слова.

— И я не встану, — неожиданно поддержал нас двоих Борька Поп.

Другие тоже зашевелились. Девятая группа гудела, урчала.

Засухин выслушал возражения. Вялой походкой подошел к Толичу Сажину, медленно протянул руку, будто собрался причесать непричесанные его вихры. Пятерней, надо сказать, не весьма чистой, провел по лицу сверху донизу. Напоследок еще двинул локтем. У Толича звякнули зубы.

— Кто еще не пойдет? — Хмырь Засухин спросил вежливо, оглядел всю нашу группу по головам.

Моя была очередь. Я встал. Толич Сажин рукавом гимнастерки вытирал кровь на губах и еще больше ее размазывал по губам. Я держал в поле зрения почему-то его одного. Возможно, я побелел, не в себе был, оттого что Толичу так подло разбили губы.

— Пошли! — Хмырь кивнул на плачущие от тепла запасные двери, выводящие на безлюдный двор.

— Пошли, — покорно шевельнул я губами.

Высокий и хорошо сложенный, Засухин был старше и, понятно, сильнее меня. Я смотрел на его широкую спину, видел, как пошевеливает он для согрева лопатками. Ребята валом валили вслед. Что хотели увидеть? Засухин кому-то поддал — эка невидаль!..

Днями уже пригревает изрядно, снег делается сырой, а к вечеру его схватывает морозцем — и под ногами он шипит, потрескивает наледью. Во дворе вытаявший из-под снега битый кирпич, ступать неловко. Засухин обернулся ко мне, угодив на вытаявший кирпичный обломок, начал переступать с ноги на ногу, отыскивая понадежней опору.

Я не стал дожидаться событий, ударил со всего маху. Кирпичный обломок вывернулся из-под его ноги — Засухин упал плашмя, показал подметки рабочих ботинок. И я ожидал, когда он подымется. И тишина во дворе стояла поразительная, как будто ребята дышать перестали. Едва доносились приглушенные расстоянием звонки трамваев.

Поднявшись, он первым делом полез во внутренний карман шинели. Достал, начал разворачивать непонятный для меня предмет. Блеснуло лезвие — ага, бритва! Здорово живешь… Мне сделалось страшно. Я поднял с земли первый подвернувшийся предмет. Кирпич угодил.

— Раскрою череп. — Я выругался.

Хмырь некоторое время пребывал в раздумье. Осатаневшая моя внешность ему не очень нравилась. Впрочем, он дольше простоял, чем положено по ритуалу в подобной ситуации, и наша, девятая группа, огольцы безалаберные, взялись хохотать.

На этом, как я после подумал, могло бы все кончиться. Но дурацкий смех каких-то хмырей — разве это могло снести опозоренное сердце Засухина? С отвратительным ругательством положил он бритву обратно, в карман, туда, где была, снял шинель, не глядя, передал в чьи-то руки.

— Пошли… — ругательски пригласил за калитку, в глухой огород, где под ногами мог быть только порядком осевший снег. — А вы куда? — вылупил глаза Хмырь Засухин, когда увидел, что и толпа повалила за нами, в низенькую калитку, в совершенно уединенное место.

Я тоже оставил шинель, и мне сделалось холодно.

Он кинулся. Голова загудела колоколом.

От второго удара, я чувствовал, должна была идти кровь из носа, но она почему-то не шла. Засухин не терял темпа, хотел доконать меня, и я всем нутром почувствовал, насколько не нужна мне никакая новая плюха. А она сильно шла, с разворота, по кругу. В последний момент я все же пригнул голову.