Звонница - страница 43

На построении Громов внимательно вглядывался в лицо немца: «Вспомни свой страх, вспомни себя, свое желание жить. Успокойся в своем мщении, не губи свою душу!»

Взгляды ли седого заключенного под номером 5231 или сама встреча с ним на новой войне, а вероятно, то и другое сказалось на характере поведения обер-лейтенанта Штофа. Комендант неожиданно для самого себя начал принимать к подчиненным строгие меры за излишнюю жестокость к пленным. Вчера он отстранил от службы охранника, отправив его под конвоем для разбирательства в штаб. Солдат без повода натравил собаку на колонну военнопленных, и овчарка искусала пятерых русских до рваных ран. Сегодня с утра отменил расстрел семерых заключенных, признанных лагерным фельдшером непригодными для использования на работах.

— Если вы, ефрейтор, и дальше так будете выполнять свои обязанности, — отчитывал комендант вытянувшегося в струнку эскулапа, — то в лагере скоро некому будет работать! Вы этого добиваетесь?

— Никак нет, господин комендант! — закричал испуганный фельдшер.

— Знаете, сколько пленных поступило за последний месяц? — поправив пенсне, обер-лейтенант пристально взглянул на подчиненного. — Раньше в лагерь, где мне выпала честь служить комендантом, привозили по две тысячи пленных за неделю. Сейчас доставили двадцать шесть пленных за месяц! Вы меня слышите?

— Так точно, господин комендант! — громко ответил ефрейтор.

— Выполняйте свою работу качественно, насколько позволяют медикаменты. Ставьте, черт побери, заключенных на ноги! И прекратите списывать в расход всех подряд. Лично будете докладывать о числе заболевших в лагере и о количестве вылеченных вами.

— Слушаюсь, господин комендант!

— Если пленные будут умирать от истощения, — внезапно закричал Штоф, — вы ответите за неисполнение приказа 65 дробь 12 по ведению военнопленными работ на линии оборонительного рубежа!

— Будет исполнено, — залепетал ефрейтор, — виноват, господин комендант!

Он понимал разницу между лагерной службой и восточным фронтом.

— Можете идти!

— Хайль! — фельдшер вскинул руку и чуть не бегом бросился из кабинета начальника.

Комендант, оставшись один, устроился в кресле и задумался. Он неожиданно признался себе: забыл, когда последний раз брал в руки книгу. Живая мысль последние годы редко посещала его голову. Взглянув на себя со стороны, поразился, как закостенело мышление! Когда он превратился в машину? Только увидев русского, вспомнил о нем, а прежнее раскрепощенное сознание помогало часто вспоминать милосердие чужого солдата. Когда же, когда исчезла способность самостоятельно думать? В голове вдруг появились вопросы, от которых он давно отмахнулся.

…С начала тридцатых годов жизнь в Германии начала резко меняться. Штоф, перспективный архитектор, поздно надел нарукавную повязку со свастикой и совсем не намерен был воевать. Даже поклялся Марте: семья, а не гитлеровская Германия превыше всего! Клятва затиралась ежедневно транслируемыми потоками обращений Гитлера и Геббельса, криками восторга маршировавших по улицам немцев. Прежнее вольнодумство подверглось неимоверному давлению пропаганды, и он даже не заметил, как безоговорочно поверил, что эксперимент с идеями Бисмарка на этот раз закончится благополучно. Поверив, согласился, что появились серьезные основания к распространению в мире нового немецкого порядка. Пустив в свои мозги змею, принял за аксиому девиз «Чистота расы требует твердости, а твердость — исполнения военных инструкций». Именно этого хотел всемогущий рейхсканцлер.

За яркими политическими изменениями в стране все реже и реже вспоминались глаза русского спасителя, но, вспомнив их, Штоф опять мысленно благодарил его за спасение. Он по-прежнему обожал Марту, двух сыновей, дочь, связывая семейное благополучие с поступком русского солдата. Но однажды попытался подумать о русском парне, а в ушах зазвучал голос Геббельса, требовавший не допустить слабохарактерности при создании в каждом немце сверхчеловека. Больше глаза русского солдата не вспоминались.

В новой войне хотелось отделаться условной принадлежностью к армии в качестве высокопрофессионального архитектора при реконструкции городов для великой Германии. Штоф надеялся, что построит новые красивые населенные пункты от Польши до Сибири, когда пространство будет очищено от лачуг и их обитателей. Возраст, опыт прежней войны, знание французского языка сыграли с Фридрихом злую шутку: его поставили в 1940 году на должность коменданта лагеря во Франции, а потом, в сорок первом, перевели в Россию. Здесь, милосердный боже, встретился русский! За минуту до расстрела! Штоф просто обязан был помиловать своего спасителя.