Звонница - страница 48

Рассвело. Только вернулся Лаврентий от соседа Геннадия, как залаяла собака. У ворот дома, тяжело фыркая, остановилась лошадь. Лаврентий выглянул в окно. С телеги на поблескивающую росой траву спрыгивала девочка лет десяти-двенадцати, и следом слезала, похоже, ее мать, женщина лет сорока.

Хозяин тяжело вздохнул: прибыли! — и направился на улицу.

— Здравствуйте. Принимайте гостей, — прозвучал грустный женский голос. — Вас, как я знаю, уже оповестили.

Лаврентий кивнул. Гостьи сняли с телеги по небольшому баулу и встали, не зная, что делать дальше. На сырой пожухлой траве отпечатались темные следы от подошв обуви и прямые полоски от тележных колес.

«О чем же разговор начать?» — охватило Лаврентия легкое волнение. Пригладив небольшую русую бородку с редкими нитями седины, представился беженке и ее дочери:

— Будем знакомы, Лаврентий Петрович Бородин. Для вас, женщина, можно Лаврентием меня звать, а для тебя, стрекоза, — дядей Лаврентием.

— Надежда Алексеевна Бринькова, — сказала в ответ гостья. — А это Лиза, моя дочь.

Девочка кивнула головой в бантиках и оглянулась на уходившую лошадь, словно прощалась с ней. «Странно, — подумал про себя Лаврентий, — что мать, что дочь с одинаковыми морщинками на лбу, щеках и похожи, будто одна другой сестрой приходится. Видно, тяжело им дались последние месяцы».

— Пойдемте в избу. Там и поговорим, — с хрипотцой в голосе пригласил приезжих в дом Лаврентий.

На цепи во дворе дернулась собака.

— Тихо, тихо, Шарик. Свои люди теперь станут. Привыкай, — негромко сказал хозяин, и пес присмирел.

— Шарик, — девочка, идя к избе, задорно помахала псине.

Распахнув дверь, Лаврентий повел рукой:

— Проходите.

— Спасибо. Вы, оказывается, обходительный мужчина, — повеселев голосом, молвила женщина, — а то меня Тимофей Иванович предупредил, что у вас нрав крутоват.

— Больше слушайте этого Тимофея Ивановича, — в огорчении Лаврентий повел бровью. — На вешалки и гвозди макинтоши ваши развешивайте. На столешницу в углу сумки ставьте. Позавтракаем.

На серый дощатый стол он поставил котелок с вареной картошкой, снял с кухонной полки тарелки и положил на стол две помятые временем ложки.

— Ой, что это? — глаза Лизы округлились от удивления. — Оладушки?

— Да, они, вот только по вкусу ли придутся? — замялся хозяин. — И мука тут ржаная, и сухие толченые почки сосновые со свекольной ботвой.

Лаврентий потчевал беженок картошкой и оладьями, но главное — подал на стол маленькую чашку сметаны, которую выменял с утра пораньше у соседа Геннадия на склянку самогона. Пока гостьи ели, рассмотрел повнимательнее женщину. На первый взгляд, Надежде и можно было дать около сорока лет, но, похоже, по годам она оставалась явно моложе. Тридцать семь, не иначе. Волосы густые, темно-коричневые, вились у нее до плеч. Носик маленький, аккурат как у супружницы Насти, безвременно почившей. В задумчивости Лаврентий даже притронулся к своему носу, чтобы сравнить, насколько его нос больше.

До него донесся голос Надежды Алексеевны:

— Муж Дмитрий пропал без вести в самом начале войны. Нас в начале августа, как и многих других, отправили из Ленинграда в тыл. Полпути под обстрелами ехали. У вагона крыша насквозь дырявая стала. Думала, если самолеты налетят, а выскочить не успеем, прикрою Лизу телом. Дочь выживет, и то слава богу. До смерти надоели бомбежки эти.

Пришла очередь и Лаврентию сказать о себе несколько слов.

— Живу один. Работаю в местной школе по хозяйственной части, — рассказывал он о себе. — Двери, окна, стекла, полы — все под руками и ногами ребят ломается. Одно не успеваешь сделать, как другое в пух и прах разнесли. Только проломленный порог починил, у туалета дверь с петель сняли и спрятали сорванцы. Провел я инспекцию и узнал, что парни решили отомстить девочкам за то, что те их на спевку в хор к ноябрьским не приняли. Смех и грех, раскудри.

И Лаврентий, и его постоялицы улыбнулись.

— Что же… С понедельника тоже буду ходить в школу учительствовать, — сказала Надежда Алексеевна.

— Мама у нас школьников географии учит, — тонюсеньким голосом пропищала девочка.

— Подобралась, значит, школьная бригада, — подытожил Лаврентий. — Вот ваш угол будет. Раскладывайте вещи на маленькую столешницу. Спать станете на кровати. Я — на печи. Все фуфайки в избе наши, поэтому, если шибко студено по ночам или под утро станет, берите их и поверх одеяла бросайте. Воду кипячу в чугунке на огороде по надобности, вон чугунок, на шестке стоит. Печь в избе топлю пока по разу в неделю. Зимой почаще придется.