Звучат лишь письмена - страница 27

И действительно, тангуты были храбрыми воинами. Каждый мужчина в возрасте от 15 до 60 лет обязан был отбывать воинскую повинность. Перед поступлением в регулярную армию воин приобретал лук, стрелы, меч, латы и шлем. Кроме этого, каждый солдат имел плащ от непогоды, топор и крюк, чтобы взбираться на крепостные стены. На трех солдат выдавалась одна палатка. Тангутские мечи славились далеко за пределами страны, особенно так называемые мечи «дракона-птицы». Рукоятка их украшалась головой дракона.

Главной ударной силой тангутской армии была тяжеловооруженная конница — «железные ястребы». Китайские авторы сравнивали ее нападение «с ударом молнии или полетом тучи». Пехота особенно успешно сражалась в условиях горной местности. Пехотинцы набирались обычно среди горных племен и были неутомимыми ходоками и отличными скалолазами.

Сомкнутым строем шли в атаку железные ястребы. Каждый всадник был привязан к седлу. Убитые не падали с коней и вместе с живыми продолжали наступление. Когда строй противника был прорван, в атаку шла пехота, прикрываемая с флангов легкой кавалерией. Для «артподготовки» наступления и при осадах городов в ход пускались катапульты. Легкие, «вихревые» катапульты устанавливались прямо на спинах верблюдов. Все это делало тангутскую армию очень подвижной и часто неуязвимой для превосходящих по силе, но громоздких и тяжелых на подъем армий противника.

Командиры тангутской армии были одеты в темно-красные халаты, расшитые узорами. Длинные концы дорогих с украшениями поясов свешивались почти до пола. У высших военачальников на головах были позолоченные шлемы, украшенные чем-то по форме напоминающим облако, у командиров рангом поменьше шлемы были посеребренные, а младшие командиры носили шлемы, крытые черным лаком.

В 1186 году в чжурчжэньском государстве Цзинь был издан указ, запрещавший чжурчжэням менять их собственные фамилии на китайские и носить китайское платье. Всякому, нарушившему этот закон, грозил строгий суд. Указ был издан по повелению императора Ши-цзуна.

Увидев одного из ближайших советников императора, Ватэла, стражник отступил от двери и дал ему дорогу. Ватэла откинул бамбуковую занавеску — бамбуки мелодично зазвучали, извещая о приходе гостя, — и вошел в опочивальню государя. Ши-цзун сидел у низкого столика, — углубившись в чтение.

— Ваше величество?

— Ватэла? Рад тебя видеть, проходи, садись.

Ватэла сел поодаль и ниже государя.

— Читаю вот сочинения китайского мудреца Кун-цзы[41], а сам не могу без грусти думать о том, что гибнут обычаи предков. Как только мы покорили Китай и династия наша переселилась на юг, в Кайфын, чжурчжэни стали забывать свои обычаи и весьма пристрастились к обычаям китайским.

Ватэла молчал. Затем поправил фитиль в лампе. Не раз беседовал он с государем о том, что на их глазах чжурчжэни превращаются в китайцев. Что делать?

— Государь, поезжайте в Хойнинфу[42]. Реки Альчук и Сунгари — место происхождения государей нашего дома. Народ хранит там обычаи предков.

— Ватэла, я знаю обычаи предков и до сих пор их не забываю. Но нынче в пиршестве и музыке приняты обыкновения китайские. Вероятно, потому что их обряды совершеннее. Но это мне не нравится. Наследник и все князья ведь и вовсе не знают обычаев чжурчжэней. Боюсь, что впоследствии совсем изменятся наши обычаи. Ты прав. Я непременно отправлюсь в Хойнинфу со всем двором, чтобы дети мои и внуки могли видеть древние обычаи наши и научиться им.

— Государь, прикажи во дворце петь древние песни чжурчжэней. Прикажи всем чиновникам говорить только на языке чжурчжэней и писать бумаги на чжурчжэньском языке, чжурчжэньским письмом. Ведь не знать своего языка и письменности, значит, забыть свою родину.