Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история - страница 2

Как вы знаете — числа делятся на положительные и отрицательные. И ноль.

Нулевой мир почему-то никем из авторов не рассматривается.

Что такое — нулевой мир? Мир, который не является ни доброжелательным, ни недоброжелательным, мир, которому плевать на еще одну появившуюся на игровом поле фишку, такую же, как и миллиарды ей подобных. В чем-то такой безразличный мир будет даже похуже мира отрицательного. Здесь не будет вербовщиков, которые тут же заметут тебя в армию и заставят воевать, зато избавят от необходимости размышлять, чем тебе поужинать сегодня и под каким мостом спать завтра. Здесь к тебе не подойдут грабители с набитым кошельком, чтобы оставить его после того, как ты храбро их разгонишь. Покровитель не бросится предлагать тебе дом, работу и дочку, потому что проклятый безразличный мир не предоставит тебе возможности совершить подвиг. Милиционер не подойдет, чтобы арестовать тебя за "подозрительный вид", поэтому тебе придется самостоятельно искать ночлег в незнакомом городе. Ночью. В мороз.

Безразличный мир чем-то очень похож на наш.

Так что же будет делать человек, оказавшийся волей судьбы или кого-то еще в таком вот безразличном мире? Ему будет не до приключений. Поесть бы, да ночлег найти. Период адаптации, который в стандартном альтернативноисторическом романе занимает от двадцати минут до получаса здесь растянется на недели и месяцы, в течение которых герою будет не до подвигов. И если он опустится до банального бомжа и бродяги, то до приключений он не доберется никогда. Сопьется и загнется. Так что авторов понять можно, о таком герое попросту неинтересно рассказывать. Хотя некоторые авторы все-таки помещают героя в безразличный мир, но рассказывают все равно о приключениях. А вместо описаний адаптации делают чик-чик — монтаж. "Тяжелое было время… Я жил на улицах, нищенствовал, побирался, но сейчас, спустя несколько лет, я все-таки смог выкарабкаться и подняться на самый верх". Вся адаптация и легализация — три строчки.

Наверное, никому просто неинтересно читать роман о легализации человека в другом мире, в чужом времени, роман, в котором нет и не будет лихих схваток, крутых перестрелок, ограблений банков, танковых сражений, роковых красавиц, архимагов, шпионов и рыцарей…

Точно-точно, не будет.

А что будет? А будет здесь герой, который совсем даже не герой — обычный человек, без денег и документов, посреди незнакомого мира, задачей-минимум для которого будет найти, где переночевать и чем перекусить, а задачей-максимум — легализоваться и начать спокойную жизнь. Этакий хроноробинзон, одинокий среди толпы. Покровители где-то ходят по другим улицам, девушки на шею не бросаются, деньги под ногами не валяются, в верные друзья никто не набивается. Вернее, все это будет. Но, как и в реальной жизни, само с неба не свалится, придется потрудится.

Придется-придется.

Так что, вперед, мой герой! И без лишних споров!

Люблю, знаете ли, по рынкам гулять. Интереснее, чем в музее. Что в том музее хорошего? Глиняные черепки от горшков, которые побили Аграфена Васильевна с Никанором Игнатьичем в одна тыща замшелом году? Картины, с которых пялятся на тебя совершенно незнакомые люди? Чучело медведя, выгоревшее до такого состояния, что он уже и не бурый, а желтый, как будто родственник китайцам? Не, рынок — это совершенно другое дело.

Во-первых, тут гораздо разнообразнее. Хочешь — иди направо, рассматривай джинсы всех цветов радуги, и даже тех цветов, что в радуге не предусмотрены. Хочешь — направо, где книги всех сортов и жанров, от фэнтези в попугайских обложках до советских производственных романов. Здесь можно долго рассматривать россыпи значков, там — поперебирать военную форму, со всей причитающейся амуницией. Хотя лично меня, после службы в мотострелках, армейская р-романтика как-то не привлекает. Инструменты и фрукты, мотоциклы и бисер, цыплята и удочки, колбасы и бутылки… С краев рынки всегда обсажены бабушками с геранью и аккуратно разложенными на тряпочках самовязанными шерстяными носками и потертыми фарфоровыми статуэтками. Между бабушками хмуро трутся помятые мужики, по виду — жертвы зеленого змия, торгующие ржавыми гаечными ключами и мятыми самоварами. Впрочем, часто встречаются и рукастые мастера, выставившие на обозрение потенциальных покупателей кованые дверные ручки или резные скамейки для бани.