1000 ночных вылетов - страница 25
– Стой! Кто идет?
– Свои! Русские…
Нам показывают, как пройти к штабу. Румяный часовой преграждает путь:
– Кто такие? Куда?
Опережая наши ответы, Федор протягивает «филькину грамоту». Часовой прочитывает ее, осматривает нас с ног до головы и как-то лениво заключает:
– Значит, от Бати топаете. – Он толкает дверь носком валенка и кричит: – Товарищ полковник! К вам два майора и капитан!
– Пусти!
Входим в просторную избу. За столом трое военных без знаков различия. Кто из них полковник? Собственно, это неважно. Перед нами на столе навалена всякая снедь, а над всем этим – чудо! – посвист пузатого самовара! Чувствую, как начинает кружиться голова.
– Кто такие? Откуда прибыли? Зачем?
Мне кажется, что вопросы задают все трое, до того они смахивают на молочных братьев: одинаково упитанные, круглолицые, у всех троих расстегнуты воротники гимнастерок, на коленях лежат полотенца. Особенно колоритна фигура того, что сидит в середине стола.
«Уж не он ли полковник?» – спрашиваю себя. И, как бы отвечая на мой вопрос, сидящий в середине стола повелительно произносит:
– Почему не докладываете? Кто? Откуда?
Федя делает шаг вперед и протягивает бумажку, которая уже открыла нам двери в эту избу. Я смотрю на Федю и каким-то шестым чувством угадываю, что он сделал последний шаг, что силы вот-вот оставят его и он упадет, как это уже было не раз в лесу.
– «…для оказания помощи товарищам летчикам», – заканчивает чтение протянутой бумаги тот, кого я принял за старшего… – Г… вы, а не летчики! Летчики летают, а вы по земле ползаете!
Грубо, но в общем-то правильно. Какие уж мы летчики! Я смотрю на товарищей. Оборванные комбинезоны, черные впадины под глазами, заросшие щетиной щеки, сухие, в клочьях потрескавшейся кожи губы… Вид у нас, прямо скажем, не очень…
– Опять Петров направил, – резюмирует наше молчание старший.
– Из «Грозы»?
– Да.
Все трое пристально разглядывают нас.
– Ну, так чем мы можем вам помочь, «летчики»? – оттеняет иронию последнего слова старший.
Я едва сдерживаю неприязнь:
– Простите, товарищ… не знаю вашего звания… Нам сказали, что у вас есть самолеты и вы можете переправить нас через линию фронта.
– Я – полковник, начальник авиации армии! А что же вас Петров не отправил? У него тоже самолеты бывают.
– Отряд Петрова вынужден отступить…
– А если нет у меня для вас самолетов?
– Но, товарищ полковник… – До чего же голод обостряет обоняние! За пять шагов от стола я различаю аппетитные запахи колбасы, сыра и даже сливочного масла! – Как же нам быть? Нам надо за линию фронта. Нам надо в полк!
– Каждому что-то надо. Подумаем. Утро вечера мудренее.
Спасибо и на этом. «Черти, неужели они не видят наших красноречивых взглядов? Неужели надо просить? Да, придется…»
– Товарищ полковник, еще одна просьба. Мы несколько дней не ели. Нельзя ли?..
– Начальник тыла армии, – небрежно кивнул полковник в сторону соседа справа. – Это в его компетенции.
– Что ж, на довольствие поставим, – будто раздумывая, тянет начальник тыла.
– Спасибо! – обрадованно перебиваю его. – Спасибо! Нам бы только поесть!
– Договорились. Давайте ваши аттестаты.
– Какие… аттестаты?
– Обыкновенные. Про-до-вольственные! – чеканит начальник тыла.
– Так откуда у нас аттестаты? Кто же берет их с собой на боевое задание? Мы же летчики!
– Без аттестатов не положено. Своим не хватает.
– А мы что, чужие? – Я уже не могу справиться с голосом. – Нам что, подыхать тут?
– Молчать! – Полковник грохает кулаком по столу. – Дисциплинка, товарищ майор! Как разговариваешь со старшими?
– Простите, товарищ полковник. Но… у нас ведь безвыходное положение…
– Брось! – неестественно хрипит Федор. – Брось! – Его голос взвивается до крика.
Я смотрю в его вдруг побелевшие от негодования глаза, замечаю красные пятна на скулах.
– Федя!
Вместе с Лыгой хватаю Федора, и, кажется, вовремя. Он вдруг обмяк: глаза закатываются, и… мы едва удерживаем на руках его легкое тело, бережно укладываем на лавку. Федор что-то бормочет, порывается встать, куда-то идти, тяжело вздыхает, стонет. Мы суетимся возле него, подкладываем ему под голову свои шлемы.
Я быстро расстегиваю на груди Маслова комбинезон и, пряча от взглядов этих трех, ставших мне уже ненавистными людей петлицы с единственным «кубарем», растираю ладонью грудь Федора.