1000 ночных вылетов - страница 26
«Кожа и кости», – думаю я, ощущая, как начинает гореть под моей ладонью все его маленькое тело. На лбу Федора выступает испарина, он дышит ровней.
Где-то неподалеку гудят моторы самолетов, одевается и уходит из избы начальник авиации. Я тоже поднимаюсь на ноги и застегиваю «молнию» комбинезона.
– Куда? – тихо спрашивает Лыга.
– Надо… – Я молча указываю глазами на Федора. – Попробую…
Лыга, не отвечая, закрывает глаза.
Я бреду по снегу в поле за деревней. Там угадываются силуэты двух ПО-2 и людская суета около них. В стороне, будто каменное изваяние, обозначена массивная фигура начальника авиации. Я подхожу к нему:
– Товарищ полковник, отправьте нас этими самолетами. Пожалуйста.
Полковник не шевелится, не оборачивается.
– Товарищ полковник! – Я дотрагиваюсь до холодной кожи его реглана. – Товарищ полковник!
– Чего орешь? Не глухой. Отправляем штабные документы. Мест нет!
Не знаю, откуда взялось это спокойное бешенство. Я чувствую, как мои пальцы впиваются в шершавую рукоятку пистолета:
– Послушай, полковник, ты нас отправишь… Пусть не всех… Пусть сначала одного…
Даже в темноте мне видны округлившиеся глаза полковника.
– Ты!.. Ты!.. Молчать!
– Спокойно, полковник. Ты сейчас прикажешь отправить хотя бы одного из нас.
– Вы ответите перед трибуналом, товарищ майор! Это же произвол!
– Хоть перед богом!
Пистолет приятной тяжестью оттягивает руку.
– Первым вы отправите Маслова, полковник. Дайте команду своим людям.
– Эй, там! Пару бойцов за майором Масловым! Он в штабе. Живо!
– Спасибо, полковник!
– Вы предстанете перед трибуналом, товарищ майор! Я вас предупреждаю!
– Вместе с вами, товарищ полковник.
Бойцы подсаживают Федора в кабину: у него нет сил даже перешагнуть через борт. Я жму его горячие пальцы:
– Будь здоров, Федя!
– А как же вы, ребята? Мне неудобно. Может, лучше ты или Лыга?..
– Не дури, Федор! Завтра улетим и мы. Правда, товарищ полковник?
Полковник уходит в темноту. Тарахтят моторы ПО-2, вздымая снежную бурю. Мы бредем к деревне. По дороге я нащупываю на воротнике гимнастерки старшинские треугольнички и срываю их с петлиц: уж если будут судить, то…
«Немецкий шпион»
– Проснулся, майор? – слышу я сквозь сон. Открываю глаза и вижу лицо склонившегося надо мной начальника авиации. – Ну-ну, проснись, майор!
Откуда эта добрая улыбка, эта теплота в голосе? Неужели забыта вчерашняя стычка на снежном поле за деревней и все, что предшествовало ей? Или, наоборот, он уже подготовил заседание трибунала? Ну и черт с ним! Пусть судят! И выскажу я ему сейчас, что никакой я не майор, что ненавижу таких типов, что…
– Проснулись? Вот и хорошо! Умывайтесь да присаживайтесь к нашему столу!
Ой-ля-ля! Что-то трудно спросонья разобраться в интонациях полковничьего голоса. Мы с Лыгой удивленно таращим глаза, но повторять приглашение не заставляем.
Полковник придвигает начатую бутылку коньяка. Я решительно разливаю ее содержимое в две кружки:
– Будь здоров, капитан Лыга!
– Будь здоров, майор!
Лыга лукаво подмигивает и одним глотком опорожняет содержимое кружки. Коньяк я пью впервые. Пахучая жидкость обжигает горло, огненной струей вливается в желудок.
Я чувствую, как горят все внутренности, как пламя вырывается из груди и ударяет в голову. У-ух! Я слыхал, кто-то говорил, что коньяк пахнет клопами. А может, наоборот, клопы пахнут коньяком. Это смешно… Правда, полковник, смешно? Ватная теплота разливается по всему телу. Руки становятся непослушными, деревянными, а язык чужим.
– Хо-рош коньячок!
– О-о! Да ты, брат, готов! Ничего, майор, это быстро пройдет…
Да, кажется, проходит. Осталась только теплота и тяжесть где-то в ногах. О чем говорит полковник?
– Боюсь, немцы засекли нашу площадку. Как бы не накрыли артиллерией. А тут штаб тыла, склады… Взгляни, майор, вот тут между деревней и лесом большое поле, – палец полковника скользит по карте. – Определи, пригодно ли оно для посадки. Если пригодно, дам бойцов, к вечеру организуешь старт. Последним самолетом улетишь вместе с капитаном. Я уже доложил о тебе в штаб армии.
Кажется, для счастья не так уж много надо. Я блаженно улыбаюсь: в эту минуту я счастлив.