1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны - страница 13
Забавно, если литвиновский образ «бешеного пса» был почерпнут именно из британских источников.
Ванситтарт или «Ван», как его называли достаточно близкие люди, был самым последовательным и наиболее мужественным из той небольшой группы британских официальных лиц, которые безуспешно пытались обратить внимание английского правительства на существование нацистской опасности. Он был карьерный дипломат, который трудом проложил себе дорогу на самый верх Форин офиса. Уверенный в себе, жизнерадостный, типичный представитель английского правящего класса, владевший домами и прислугой, он был членом благопристойно шикарного Сент-Джеймского клуба и не прочь был провести время за картами. На самом деле, впечатления, почерпнутые в клубе и за картами, нет-нет да и мелькнут в его протоколах или дипломатических записках. Между прочим, он был еще и талантливым писателем и драматургом. Это сквозит иногда в его эпиграммах, неожиданных оборотах фраз, написанных крупным размашистым почерком. Ванситтарт был настолько уверен в своих воззрениях и проводимой им политике, что порой раздражал даже собственных министров, и в конце концов, как ни были велики его власть и влияние, министр иностранных дел приходился ему прямым начальником. Один из министров, Энтони Иден, которому тоже не правилось иметь своим постоянным заместителем такого сильного и твердого человека, говорил, что «по складу ума» Ванситтарту следовало бы быть именно министром, а не чиновником при нем.>9 Поэтому Иден и хотел от него избавиться.
Ванситтарт стремился проводить политику реализма, не заводя постоянных друзей или постоянных врагов и ставя превыше всего интересы Британии. Он не любил большевиков, но научился терпеть их и даже одобрял сотрудничество с ними, когда нацистская Германия стала угрожать Европе. По мере развертывания событий 30-х годов он все более подозрительно относился к немцам и ненавидел нацистов. Годы уступок требованиям Гитлера, неоднократно утверждал он, создали Британии репутацию ослабленной второстепенной державы. Он верил, что только мощь державы рождает международное уважение и дает верных союзников, в то время как ее недостаток ведет к ущемлению британских интересов и к изоляции. В середине 30-х, когда британское правительство совсем не спешило перевооружать армию и отказывалось воспринимать нацистскую опасность настолько же серьезно, как и он, Ванситтарт проявил большую горячность. Из-за этого он и нажил себе серьезные неприятности в отношениях со своими начальниками-консерваторами.
Ванситтарт сумел воспитать из некоторых сотрудников Форин офиса верных последователей своего дела, его «ребят», как называли их иногда. Среди них можно назвать Ральфа Вигрэма и Лоуренса Коллье. Вигрэм безвременно умер в конце 1936 года, а Коллье стал главной «рапирой» Ванситтарта в деле ускорения советско-британского сближения и противостояния политике бесконечных уступок нацистской Германии. Это не пошло на пользу их карьере. Но они наверняка считали — если думали об этом вообще, — что безопасность страны была гораздо важнее их собственной карьеры.
В отношении нацистской опасности Ванситтарт был всегда прямолинеен, а это качество не очень приветствуется политиками. «Нынешний режим в Германии, — говорил он, — обязательно развяжет новую европейскую войну, как бывало не раз, стоит ему почувствовать себя достаточно сильным».>10 Но очень немногие в Британии прислушивались к его словам, а даже когда прислушивались, принимались обвинять его в паникерстве, самонадеянности и чрезмерной враждебности к нацистской Германии. Его отчеты в материалах Форин офиса, подписанные характерным размашистым «R», кажется до сих пор дрожат от негодования и тревоги за свою страну.
«Я делал все возможное, — писал Ванситтарт в своих мемуарах, — но это оказалось не так уж много».>11 Он недооценивал свои усилия. Он сделал ровно столько, сколько было в силах государственного служащего, чтобы предупредить об опасности, грозившей его стране. «С каждым месяцем, — писал он в 1935 году, — я получаю все больше свидетельств, которые подтверждают мои подозрения и все больше убеждают меня в конечных целях германской политики. Думаю, скоро они будут ясны всем, кроме предубежденных и слепых».