200 дней до приказа - страница 8

Вторая рота вытянулась вдоль всей казармы. Вместе со Шматко перед ротой вытянулись ещё четверо новоприбывших солдат. На телохранителей лейтенанта они явно не тянули, на проверяющих — тем более. Военные билеты, которые перелистывал Шматко, не оставляли сомнений — вторая рота нарвалась на пополнение.

— Значит, так, — Шматко наконец закончил изучение военных билетов и решил приступить к делу, — с этого дня и до дембеля с вами будут проходить службу следующие солдаты. Рядовой Бабушкин Сергей Иванович.

Имя бойца было произнесено, однако ничьё чётное, звонкое «Я!» не сотрясло воздух казармы. Это странное явление необходимо было устранить.

— Когда офицер называет фамилию военнослужащего, он должен что?

— Я! — наконец-то отреагировал на лейтенанта рядовой Бабушкин.

— Значит, служите у нас полтора года, — подозрительно продолжал Шматко…

— Я у вас только день служу.

— Я имею в виду — в вооружённых силах. А когда я имею, Бабушкин, мало не кажется!. Идём дальше, рядовой Нелипа… Денис Анатольевич.

— Я!

— Тоже полтора года, — отметил Шматко.

— Не липа, а берёза! — ожидаемо пошутил дежурный остряк.

— Отставить смех! — Право на шутки в этой казарме было забронировано за Шматко. — Что за дуб там дупло открыл?! Дальше…

Рядовой Фахрутдинов Ринат Оскарович. Ты что, не русский, что ли? — удивился Шматко.

— Никак нет, татарин.

— Полгода служим, понятно. И последний у нас — рядовой Щур…

— Я!

— Вижу, что ты, Родион Витальевич, четыре месяца, — внешние данные рядового Щура предполагали самое меньшее сорок четыре месяца службы, а уж усы и вовсе тянули на офицерский чин.

— А сколько ж тебе лет, боец? — удивился Шматко.

— Двадцать четыре.

— Ты чё у нас, двоечник-второгодник, что ли?

— Никак нет. Меня в армию после института забрали. У нас не было военной кафедры, ну и, в общем, так получилось. — То, что получилось, явно не радовало Щура уже целые четыре месяца, зато сильно порадовало Шматко.

— Нормально получилось! С высшим образованием, рядовой Щур, в армии открываются такие перспективы! Только вот этот трамплин для… придётся убрать, — кивок Шматко, направленный на усы Щура, рядовой не понял.

— Какой трамплин?

— Вот этот кустарник под носом — вырубить под корень! Потому что, Щур, твои усы — это источник заразы! На них оседает всякая пыль, грязь. Кстати, ты куришь? — без всякой связи решил спросить Шматко.

— Так точно…

— Вот! Никотин, смолы — вся эта остальная хрень на усах и оседает. А ты этим дышишь. А потом идёшь в столовую, и вся эта хрень по усам затекает в рот, у солдата начинает болеть живот, он бежит в санчасть, а там никто не знает, какого чёрта у солдата болит живот! А ответ, он где? Ответ под солдатским носом! В общем, усы — это грязь, блохи, тараканы, мыши… Короче, сбрить, понятно?

— Так точно…

Рота притихла, каждый боец представил себе тот жуткий зверинец, который притаился в усах Щура. Стоявший рядом Фахрутдинов почёл за благо отодвинуться подальше от опасного соседа.

— А чё это вы все рядовые? Ни тебе сержанта, ни ефрейтора? — недопонял Шматко.

— А у нас в части так говорили: «Чистые погоны — чистая совесть», — решил поделиться народной мудростью рядовой Нелипа, впрочем, Шматко в долгу не остался.

— У нас в прошлом веке так говорили, а сейчас говорят: «Чистые писсуары — чистая совесть». Так что смотри, Нелипа, тебе полгода осталось? Вот и не превращай их в бесконечность! А то я ж не злопамятный: накажу — и забуду!

Капитану Потапову тёмные очки к лицу. Простое лицо милиционера с большой дороги теперь приобрело некую тайну, загадку… Особенно при неярком освещении милицейского участка. Чай, который пил капитан, мог быть любой степени крепости, сквозь стёкла очков он всё равно смотрелся суперчёрным.

— Я к вам, товарищ капитан, — сообщила Эвелина, зайдя в комнату, — вы меня не узнаёте? Я та, которую… ну… Помните? Обезьяна с гранатой…

— А я, по-вашему, горилла с палкой? — на память капитан не жаловался.

— Вы извините, просто вырвалось…

— Ничего, ничего, бывает, — примирительно пробурчал капитан, внешние данные Эвелины склоняли его к тому, что она очень даже отличается от обезьяны. — Так это были вы? Такую красоту не разглядел…