А главное - верность... Повесть о Мартыне Лацисе - страница 15

Пять с половиной лет тому назад в рижской партийной организации появился провокатор. Провалы и аресты — один за другим. Мартын уже чуял слежку за собой. Стало известно: его фотография размножена и роздана шпикам. Товарищи по подполью решили: он должен скрыться в глубь России. Но скрыться не так просто — на вокзале полно шпиков.

Мартын выбрал поезд, который отходил поздно ночью, переоделся в крестьянскую одежду. И все же, только устроился в вагоне третьего класса, только растянулся на полке, как напротив уселся тип в котелке. Пристально начал его разглядывать. Тогда-то он и обратил внимание — до чего не гармонировали с коренастой длиннорукой фигурой совсем крохотный носик, узкие глазки и чуть намеченный разрез рта.

Мартын хорошо запомнил шпика, не раз посматривал на него, пока придумывал, как скрыться. И придумал. Из-под носа ушел. И так обрадовался, что написал озорное письмо начальнику Лифляндского губернского жандармского управления генералу Волкову:

«Очень признателен за внимание, оказанное мне. Ваши люди проводили меня до Двинска, помогли устроиться в вагоне второго класса, и я без задержки последовал тем же поездом дальше.

Вы оказали мне большую честь, поместив в ваших регистрационных книгах мою фотографию. Можете быть уверены, что в грядущую революцию за ваши труды вам воздастся сторицею».

На станции Великие Луки Мартын бросил письмо в почтовый ящик…

— За какие такие подвиги, господин Голубев, от рядового рижского шпика — до чиновника по особым поручениям? — спросил сейчас Лацис жестко.

Голубев неожиданно моргнул, но не растерялся, впился глазками в его лицо и улыбнулся, словно даже весело улыбнулся.

— Вот так встреча! Извините, запамятовал вашу настоящую фамилию. Вот куда взлетели. Небось товарищ его пре… господина-товарища народного комиссара? Или начальник департамента? Да вы и тогда, когда, так сказать, за вами… уже не птичкой, птицей летали.

Открылась дверь и вошел Покотилов-старший.

— Товарищ Дядя! Группа красногвардейцев Выборгской стороны прибыла.

Лацис пожал ему руку, познакомил с Петровским.

— Как поступим со шпиком, Григорий Иванович? — Задав этот вопрос, Лацис сам же ответил: — Следует наказать за мерзкие делишки!

Лицо Голубева как бы уменьшилось, так сморщилось от испуга.

— За что? За службу не наказывают. Служба есть служба. Капиталов не имею. Семью с жалованья кормлю-пою. И вам готов служить верой и правдой.

— Следует наказать! — повторил Лацис — Но Советская власть не мстит даже за подлое прошлое. А вот за преступления перед революцией…

Лацис ни разу не повысил голос, хотя первым желанием, когда увидел шпика, было схватить его за шиворот и трясти, чтоб душа из него вон. Не только за то преследование до Двинска. Он олицетворял десятки шпиков, которые караулили, бегали по пятам, выискивали, провокаторами проникали в организации.

В январе девятьсот шестого впервые встретил он одного из них, и для Мартына, тогда еще Яниса Судрабса, эта встреча лишь случайно не закончилась гибелью.

Со страстью, с азартом окунулся он тогда в революцию.

Еще в Риге расклеивал большевистские листовки, которые получал от Петра Тенча. Перед тем как поздним вечером выйти с ними на улицы, Янис читал их. Они призывали бросать работу, бороться за свободу слова и печати, собраний и забастовок, за восьмичасовой рабочий день. Янис согласен был с каждым словом.

Петр предупредил его:

— Если поймают, посадят за решетку. Обвинят в принадлежности к социал-демократической партии, которая добивается свержения существующего государственного строя.

— Значит, я социалист! — радостно воскликнул Янис.

— Нет, ты лишь на подходе.

Янис приехал домой из Риги летом пятого года в самый разгар революции. Ян Судрабинь приехал раньше. Узнав, что прибыл друг детства, бросился к нему. Казалось, сам сгорит от революционного пыла и подожжет все вокруг.

— Сегодня собрание в лесу! Агитатор — из самого

Вендена. Идем!..

Пришли на поляну в лесу, а там людей — не перечесть. Удивление взяло Яниса. Вместе с батраками, бедняками, арендаторами явились едва ли не все хозяева — серые бароны. Даже отец Яниса Судрабиня пожаловал. Толкуют о немецких помещиках — настоящих баронах. Ух, как ненавидят их и батраки и хозяева! Каждая фраза проперчена этой ненавистью. Очень пожалел Янка, что отца здесь нет, не смог уговорить. Старый упрямец считает, что все на земле от бога. А против бога идти грех. И потом еще не раз они спорили. Нелепо ведь получалось: стольких людей наставил на верный путь, а отца так и не смог!