А главное - верность... Повесть о Мартыне Лацисе - страница 45

Идя за Ивановым, Судрабинь запоминал каждую улицу, каждый поворот, отстукал в памяти и название переулка: Мало-Левшинский. Четырехэтажный доходный дом. Иванов направился к нему. Судрабинь минут через семь перешел улицу, словно слепой щупая мостовую палкой. Кто подумает, что слепой — заговорщик?

Поднялся на второй этаж. Иванов нетерпеливо поджидал его. Ухватился за звонок. Длинный, короткий, будто по азбуке Морзе: тире, точка. Дверь мгновенно открылась. В коридоре ждала женщина. Иванов, вслед за ним Судрабинь поклонились, не останавливаясь прошли в гостиную, где за круглым столом сидело одиннадцать человек.

Судрабинь знал только одного Сидорова. Тот вышел ему навстречу. Пожал руку.

— Господа, — обратился ко всем, — командир второго батальона штабс-капитан Серебров!

На столе стояли две бутылки водки и бутылка вина, закуска — тонко нарезанные ломтики сала, селедка, квашеная капуста, соленые огурцы. Закуска явно не аристократическая, но по нынешним временам не такая уж скудная. Сидоров наполнил всем рюмки, поднял свою:

— За наше святое дело!

На середину стола Сидоров положил план Москвы. Все приподнялись.

— Вот наш район. — Красным карандашом быстро очертил его. — В означенный день собираемся здесь, — кружком обвел прямоугольник здания. — Получаем оружие. Захватываем пункты, где расположены большевистские власти. Никаких разбирательств, судов — расправа на месте. Овладев районом, движемся к центру, к Кремню. Сегодня я могу сказать: в нашем московском братстве пять тысяч. И тысяч тридцать присоединятся к нам после первых выстрелов. Что могут противопоставить большевики?..

Иван Иванович-младший должен обязательно увидеть собравшихся здесь людей, посчитать их число и попытаться уяснить, что это за сборище. Такой наказ товарища Дяди.

Лацис не сомневался: в ближайшие дни Иванов отправится на встречу со своими сообщниками — и поручил Покотилову следить за домом. К счастью, в нем оказался один парадный вход. Это облегчило его задачу,

Совещались заговорщики не столь долго. Через час и три минуты (Иван Иванович засек по часам) вышли двое. Он издали вглядывался в лица. Товарищ Дядя наказал: постарайся определить возраст. С какой целью? Если пожилые, значит, в чине полковника, генерала, тогда, возможно, это главный центр, а юнкер там — связной. Помоложе люди — скорей всего какая-то ячейка рангом пониже.

Потому и всматривался так тщательно Иван Иванович. Собственно, прикипеть взглядом надолго нельзя — заметят. Глянь, будто ненароком, и сфотографируй взглядом, чтобы карточка в памяти отпечаталась.

Те, что вышли первыми, — оба вроде бы ровесники, года двадцать четыре — двадцать пять. Еще через несколько минут — трое, самый старший — лет под тридцать. Так с интервалами выходили, оглядывались, быстро шмыгали в разные стороны. Старше тридцати, пожалуй, никого. Значит, нет генералов. Не главный это центр. Всего сборище покинули одиннадцать человек.

Судрабиня Сидоров задержал. Новый командир батальона должен получить подробные инструкции. В одной из бутылок еще оставалась водка, и ей негоже было пропадать, выпили, разрешили себе просто поболтать, вот и засиделся Судрабинь, а Иван Иванович, решив, что, кроме хозяина, все разошлись, отправился с докладом к товарищу Дяде.

Задача у Ивана Ивановича-старшего оказалась совсем простой: пришел к Нифонову Луке Калистратовичу: здрасте, я к вам по поручению товарища Дзержинского!

Очень обрадовался Лука Калистратович: вот он какой Дзержинский — полное доверие и скорый ответ!

Покотилов спросил: в какую пору ходят господа «ваше благородие». Оказывается, на вывеске написано — прием до семи вечера, но они, случается, и позже шастают. Чтобы кто в шинели, френче, гимнастерке — ни один. А все равно, иной даже хромает нарочито, а выправку не скроешь.

— Приглядись, — показал Нифонов в окно, — как марширует! Туда, туда, никаких сомнений!

Иван Иванович-старший нос вдавил в стекло. Верно, ошибки быть не может.

— Еще появятся. Они об эту пору больше всего «лечатся».

— А сам не пробовал туда, вроде как хворый?

— Как же не попробовать? Раз вывеска на улице, всяк может. Все там в ажуре: сестра записывает, деньги приходует, доктор в белом халате. Я на живот пожаловался… — Нифонов оборвал себя, ткнул пальцем в окно. — Еще знакомец. Я их уже наперечет знаю.