А главное - верность... Повесть о Мартыне Лацисе - страница 44

Вчера вечером юнкер это ей рассказал, а сегодня утром она примчалась к нашему командиру.

Закончив рассказ, Карл Петерсон закашлял — тяжко, надсадно, казалось, кашель разорвет ему горло. Удивительно: кашель почти никогда не прерывал его речь, будто выдрессировал его Петерсон — не мешай, пока говорю!

— Думаю, все это очень серьезно, — озабоченно сказал Яков Петерс.

— Я тоже, — подтвердил Мартын. — Будь это заговор кучки людей, юнкер не тревожился бы за жизнь любимой, значит, кто-то объединил те тысячи офицеров, которые осели в Москве. Как называется организация, кто ее возглавляет? — спросил он.

— Девушка пыталась выяснить, но юнкер не сказал. Умолял и о предстоящем восстании никому не проговориться. За любой проступок у них одно наказание — смерть!

— Серьезно, серьезно! — снова повторил Яков Петерс. — Нужно доложить Дзержинскому.

— И начать действовать сегодня же! — добавил Лацис.

— Могли бы, всю Россию утопили бы в крови! — воскликнул Дзержинский, выслушав Петерсона. — Своими ли руками, руками немцев, французов, англичан с американцами, лишь бы побольше крови. — Глянул на Лациса, на Петерса. — Юнкера — под неусыпный контроль! И лечебницу, о которой сообщил рабочий. Ниточки доведут до клубка. Вместе, вдвоем разматывайте!

Решено было отправиться в Иверскую больницу к восьми часам вечера.

Лацис собрался поручить наблюдение за Ивановым отцу и сыну Покотиловым. Переходя из Наркомвнудела в ВЧК, он и их взял с собой. Но, когда задумался, кого послать к рабочему завода «Каучук» Нифонову, проверить, что это за лечебница, созрела мысль, которая проклевывалась не с сегодняшнего дня: нужно отлучить Ивана Ивановича-младшего от отца. Для работы, только для работы отлучить. Парень уже может действовать самостоятельно. И чем раньше почувствует полную ответственность, тем быстрей и полней будут развиваться его способности.

Мартын очень уважал Ивана Ивановича-старшего. Это был настоящий большевик пролетарской Выборгской стороны, а в его сыне Лациса привлекала не только верность долгу, но и немногословность, врожденное чувство такта, начитанность, которой мог похвалиться не каждый рабочий. И вообще, парень был ему симпатичен. Разве всегда можно точно определить, почему тебе симпатичен человек?

Сейчас трудно установить, какое из двух дел окажется более важным, более сложным. Сначала следует заняться Ивановым, но и заявление Нифонова могло вывести на подобную же кровавую организацию. Возможно, это неспроста: тут — лечебница, там — больница, которую посещают офицеры…

Поэтому Мартын решил: Ивана Ивановича-старшего, как товарища более опытного, которому вначале, во всяком случае, придется действовать одному, нацелить на лечебницу, а младшего взять с собой в больницу, вместе посмотреть Иванова, с которым сестра милосердия специально должна была выйти во двор.

Юнкеру Иванову в голову не приходило, что каждый его шаг известен ЧК. В Москве не счесть таких молодых людей, как он, пройдись по Тверской — каждый третий или четвертый. Поэтому, все время помня о конспирации — она стала жесткой необходимостью и захватывающей игрой, — совмещал с ней беспечность, а точнее, уверенность, что с ним ничего страшного не случится.

Сейчас он впервые вел Судрабиня, известного ему под кличкой Серебров, на заседание штаба полка. Они шли порознь. Не только потому, что так безопасней, — разрослась ссора, начавшаяся в день их знакомства.

Слова Иванова, что его дама не желает знакомиться со штабс-капитаном, Судрабинь воспринял как оскорбление.

— Что значит не желает? Заставить, приказать!

— Она не из тех, кому приказывают.

Да, Иванов хотел выполнить волю штабс-капитана. (Черт с ним! Лишь бы отвязался.) Несмело спросил девушку: не может ли он представить ей своего друга? Она удивилась: зачем? Он сбивчиво начал объяснять.

— Не желаю!

Настаивать не имело смысла.

— Где уж таким слюнтяям приказывать, — презрительно бросил штабс-капитан.

Тут юнкер взъерепенился:

— Мужик! Хам! Я — князь! Князь Мешков!

— Плевал я на таких князей!

Так развивались их отношения. Но дело, которое прикрыло обоих одной крышей и поселило в одной комнате, не считалось с личными амбициями. Дело есть дело! Однако идти рядом с юнкером Судрабинь не хотел. Следовал за ним на расстоянии примерно шестидесяти — семидесяти шагов. Поэтому Покотилов-младший, шедший за юнкером по другой стороне улицы, не мог обратить внимание на Судрабиня. К тому же тот облачился в старый пиджак, поношенную панаму, нацепил очки, в руке держал палку. Так вот и получилось, что Иван Иванович следовал лишь за Ивановым, но и Судрабинь не видел, что его провожатый на прицеле.