А потом появилась Ты - страница 10
он жует свою курицу.
Я встаю. Не хочу слушать этих любителей поддразнить.
— Я должна идти, — оправдываю я себя. Беру свою тарелку. — На дороге могут быть
пробки, — бормочу я, затем несу свою тарелку к раковине.
— Будешь доедать? — спрашивает Элайджа, указывая на мою тарелку с остатками еды.
— Нет. Это все твое, — говорю я, перекладывая пищу на его тарелку. Клянусь... подростки
никогда не бывают сытыми.
— Ну, удачи! — пищит мама из-за стола. — Ты уверена, что не хочешь работать со мной? В
обувной магазин всегда требуются продавцы-консультанты!
Я игнорирую ее предложение. Скорее умру, чем буду работать в обувном магазине. Мне
совершенно отвратительны чужие ноги.
— Я в порядке, — произношу я слишком надоедливо. — Спасибо.
— Ты всегда можешь остаться здесь, пока не выяснишь, что делать со своей карьерой, —
предлагает папа в миллионный раз. — В конце концов, у тебя есть степень магистра. Тебе не нужна
работа, которую может выполнить студент.
Замираю и стреляю в него смертельным взглядом.
— Бесполезный диплом магистра, — говорю я, отмахиваясь от него. — Это единственная
работа, на которую мне прислали ответ. Сейчас все сложно. Кроме того, я благодарна вам за все, но
не могу остаться и сидеть у вас на шее, не думаю, что это хорошая идея. Все для нашего же блага,
— я улыбаюсь. — Хотя если это не сработает, может быть, я просто пойду в стриптизерши.
— Ах да, теперь это больше похоже на тебя, — воодушевляется мама, дразня меня.
— Ага. Эвианна - стриптизерша, — добавляет папа, рядом брат истерически смеется. — Вот
было бы загляденье.
— Томас, Элайджа... не дразните ее, — вставляет мама, принимая мою сторону. Я смотрю на
нее с благодарностью. — Вы же знаете, что Эвианна не умеет танцевать.
Я поворачиваюсь к ней и морщусь. Предательница.
— Благодарю вас, всех вас, — говорю я с горечью. — Было приятно, как всегда, — хватаю
свою сумочку и пальто. — Прощайте! — кричу я, и входная дверь мной захлопывается.
Дверь угрожающе скрипит, как будто если хлопнуть сильнее, она может развалиться на
куски. Я бы не удивилась. Наш дом разваливается с тех пор, как мы переехали сюда двадцать лет
назад. Родители сделали недорогой ремонт, чтобы подправить кое-что, а я провела большую часть
детства, расставляя ведра для дождевых капель, жила без сушилки и закрашивала трещины потолка, чтобы не ремонтировать его. Мы были не так уж бедны, но определенно не были богаты. Было все
прекрасно, пока я не стала взрослой, поступила в колледж и стала жить самостоятельно, вот тогда я
начала понимать насколько бережливы мои родители, и, к сожалению, насколько мне нравятся
сушилки и отремонтированные потолки.
Быстро сажусь в свою машину. Мой автомобиль — это моя гордость и радость, старая
«Тойота Камри» 1990 года. Ее зовут Триша. Я купила ее за целых восемьсот долларов, когда была в
выпускном классе старшей школы на свои сбережения, которые заработала на многочисленных
подработках. С тех пор она не подводила меня и, проехав шестьсот сорок тысяч километров, до сих
пор «пыхтит». Я планирую оставить ее себе навсегда, если смогу.
Смотрю в зеркало заднего вида и проверяю свои зубы, хотя я почти ничего не ела. Я была
одним из тех счастливых детей, которым не нужно было носить брекеты. Мои прямые белые зубы
всегда были безукоризненно прекрасны. Быстрым взглядом осмотрела остальную часть лица.
Хорошее лицо, кое-что считаю «достаточно привлекательным», все симметрично, хотя мой нос и
повернут немного вправо — когда мне было семь лет, я получила в нос, играя в софтбол. Большие
зеленые глаза, каштановые волосы, на мой взгляд, я выгляжу просто. Может перекраситься в
платиновую блондинку или голубой оттенок — мама меня убьет. На мой кривой нос побрызгали
несколькими веснушками, кожа смуглая. Полные губы — это единственная часть лица, которая мне
нравится. Дэн любил мои губы. Он всегда так говорил.
Я выезжаю в обратном направлении и, прежде чем попасть на I-90 в сторону Белвью, убеждаюсь, правильно ли еду. Единственное объяснение, откуда я знаю, где находится Белвью, так