А потом появилась Ты - страница 2
видно, это глубоко внутри меня, ниже поверхности шока.
— А Бриа?
Я жестом указываю на маленькую фигурку, лежащую на кресле зала ожидания. Сесилия
направляется к Бриа, а я остаюсь стоять с Фрэнком. Он просто смотрит на меня. Обычно, когда он
смотрит этим пристальным взглядом, я хочу скрыться где угодно, как можно дальше от его взгляда.
Но не сейчас.
Потому что на этот раз я онемел. Слишком много всего произошло. И меня не волнует, что
он никогда не любил меня. Это не имеет больше никакого значения.
— Доктор выходил? — спрашивает он своим грубым голосом.
— Еще нет, — мой взгляд инстинктивно падает на дверь.
Я засовываю руки в карманы джинсов. Хочу уйти отсюда, от этого выноса мозга. Я хочу
проснуться и забыть об этом ужасном кошмаре.
Мы с Фрэнком подходим к Сесилии, которая качает Бриа, засыпающую у нее на руках, хотя
она слишком большой ребенок, чтобы так засыпать. Я заметил, что Сесилия плачет. Фрэнк садится
рядом с Сесилией и предлагает мне сесть рядом с ним. Я сажусь. И мы ждем. Никто из нас ничего
не говорит.
Я обхватываю голову руками. Они все еще пахнут мылом из ресторана. Как так может быть, что в последний раз, когда я мыл руки, моя жена и сын были живы и здоровы? А сейчас...
Дверь снова открывается, и на этот раз это дверь, отделяющая приемную от остальной части
больницы. Это дверь, за которой я наблюдал всю ночь. Я смотрю на врача, который идет к нам. Его
лоб стал влажным от пота, мне становится трудно глотать.
Нет.
Вдруг я чувствую панический ужас, подкатывающий к горлу, который угрожает задушить
меня. Я задыхаюсь от страха. Прежде я слышал это выражение, но это первый раз, когда я
испытываю его.
Доктор проходит мимо нас и идет к семье, сидящей рядом с нами. Я выдыхаю и слушаю их
разговор.
— Ваш отец в порядке, — говорит он семье. — Мы обнаружили тромб вовремя, и теперь нет
никакой опасности для его сердца. Он очнулся, и вы можете подняться к нему на пару минут.
Они обмениваются любезностями, и страх уступает место панике. Я стараюсь не быть
пессимистом, но иногда ничего не могу с этим поделать, и сейчас, то самое время. Могут ли быть
две хорошие новости в отделении неотложной помощи? Или это 50/50? Если это 50/50, то это
может означать только одно. Я молю Бога, чтобы это было больше похоже на 60/40 или даже 70/30.
Боже, пожалуйста, пусть у них все будет хорошо.
Я прохаживаюсь по комнате. Ожидание убивает меня. Я тру лоб и вздрагиваю, когда
провожу пальцами по ране. У меня только царапина.
Одна чертова царапина.
Слава богу, Бриа не пострадала. Она спала, лишь ненадолго проснулась, когда нас забирала
скорая в больницу. Она тут же опять уснула, слишком маленькая, чтобы понять ужасающие
обстоятельства. Мы были свободны через час, и у меня даже нет сотрясения, нет ни черта, кроме
этого пореза на лбу, на который даже не нужно накладывать швы.
Нам сказали ждать новости об Изабелле и Маттиасе. Они оба были без сознания, и я был
слишком потрясен, осознавая, что что-то могло быть не так. Дверь снова открылась, и вышел еще
один доктор. Мы — единственные оставшиеся ожидающие, и я понимаю, что он идет к нам. На нем
нет окровавленного хирургического костюма как в прошлый раз. Он одет в свежий белый халат, и
его лицо совершенно непроницаемо.
Мы все подходим к нему.
— Николас Уайлдер? — спрашивает он, смотря на меня. Я киваю. — Ваши жена и сын
получили множественные рваные раны головы, шеи и рук. Поскольку их выбросило из автомобиля, у обоих также открылось значительное внутреннее кровотечение, — он замолкает и смотрит на
меня. Я чувствую, как кровь отливает от моего лица.
— Изабелла отстегнула свой ремень безопасности, чтобы покормить грудью Маттиаса, —
шепчу я, пытаясь объяснить.
— Я знаю, — говорит он мрачно, опустив взгляд вниз.
Нет.
— Как они? — спрашивает Сесилия, ее лицо мокрое от слез. Бриа находится у нее на руках и
по-прежнему крепко спит. Какой-то родительский инстинкт просачивается в меня, и я благодарен
той одной секунде, за которую дочка пропустила все это. Нет, в настоящем времени: она