Абхазская повесть - страница 12

Обловацкий встал и поклонился.

- Ну, с бабушкой вы уже знакомы, - продолжал Майсурадзе, метнув глазами на старуху.

- Представляешь, как в цирке, а чай стынет, - ворчливо перебила его та и двумя руками взяла большую фарфоровую чашку.

- Наш чай не остынет, - пошутил Жирухин.

- Простите, ваше имя, отчество? Год рождения и социальное положение не надо! - засмеялся Майсурадзе.

Елена Николаевна назвала себя.

- Соловья баснями не кормят, Датико, - вмешался Жирухин. - Кто-то когда-то сказал: вино налито - его надо пить. Последуем этому мудрому совету.

- Смотрите! Он учит тамаду, как надо вести стол! - обиделся толстяк. - Но раз сказал верно - прощаю! Выпьем за дружбу, за хороших людей!

- Пьют и забыли позвать земляка, изнывающего от жажды в этот морозный день! - заглянув в дверь, промолвил высокий человек с умными5 смеющимися глазами.

- О, Одиссей! Заходи, заходи! - Майсурадзе протянул гостю свой стакан и представил:

- Наш историк и композитор Одиссей Константиниди. Садись, садись, дорогой, гостем будешь. Слушаться будешь - пьяным будешь, - шаржированно акцентируя, пообещал он.

Не успели выпить по стакану, как Майсурадзе уже налил еще. Елена Николаевна отказалась, но все запротестовали. Она пригубила и поставила стакан на столик.

Беседа, до этого принужденная и натянутая, оживилась. Раскрасневшийся Майсурадзе, обратясь к старухе, рассказывал о своей поездке. Говорил он громко, и Елена Николаевна чувствовала, что все это - для нее. Перемежая впечатления о Москве, Майсурадзе сказал, что работает в Сухуме старшим инспектором Абхазского табаководческого союза. В Москве был с группой работников Тифлиса в служебной командировке. Товарищи по окончании совещания уехали, а он задержался по личным делам, встретил вот Александра Семеновича и теперь едет домой.

- Трубокуров разводишь? - заметила старуха, отрываясь от своей кружки.

- Это для бога, мамаша, бог фимиам любит, - примирительмо сказал Жирухин.

Продолжая рассказ, Майсурадзе посматривал на Русанову маслеными глазами. Она извинилась и вышла из купе. У соседнего окна шушукалась какая-то парочка. Толстяк в пижаме читал газету. Еще дальше стоял высокий молодой человек, куривший ночью, когда она ходила в вагон-ресторан. По-прежнему перед глазами тянулись холодные поля с утопавшими в снегах крышами. Темнели протоптанные дорожки, уходившие к журавлям колодцев. На редких, открытых ветрам холмах темнели плешины озябшей земли. Черным пятном шевелилась на снегу большая галочья стая. Мелькнула у шлагбаума одинокая машина.

- Скорей бы приехать, - думала Русанова, - узнать, что с ним, увидеть, взглянуть в глаза, сказать: все, что случилось - ошибка, и нужен ей только он. А вдруг Федор умер? Нет, нет! Он жив! А если калека? - она прильнула к стеклу. - Пусть калека! Пусть!..

- Вы в Сочи? - услышала она сзади вкрадчивый голос. Он сразу вернул Елену Николаевну к действительности. Она обернулась и увидела Майсурадзе.

- Нет, в Сухум! - холодно ответила она и отодвинулась. Но он не заметил или не хотел заметить ее сдержанности.

- Отдыхать?

- Нет, по делу! - сказала она уже резче. Неужели он не понимал ее состояния!

- По делу? - удивленно переспросил он. - Вы раньше бывали на юге?

- Нет, в первый раз. - Она повернулась к нему спиной.

- Тогда надо выпить. При переходе экватора новичков купают в океане, у нас - в вине.

Она почувствовала на затылке его горячее дыхание. Его руки обняли ее. Она обернулась. Хотела ударить по багрово-красному потному лицу, но удержалась.

- Оставьте меня! Вы пьяны, как вам не стыдно!

- Вы меня не поняли, - пятясь к двери, пробормотал Майсурадзе, оглянулся по сторонам и юркнул в купе.

Брезгливое чувство охватило ее, сердце сжалось от обиды. Хотелось, как в детстве, забиться в темный угол и плакать.

- Едете на юг, а хандрите! - сказал кто-то. Теперь она решила: если пристанут - ударит. Обернулась.

Закуривая папиросу, в дверях стоял Сергей Яковлевич. Из-за его спины высовывался Константиниди.

Взволнованная и оскорбленная, она молчала.

- Запомните этот снег, завтра Вы его не увидите. Будет солнце, зелень, цветы и будет море, - сказал Константиниди и подошел к окну: - Вы никогда не видели моря?