Абрикосовая косточка / Назову тебя Юркой! - страница 52

Кто-то садится рядом за стол. Вначале я не обратила внимания, потом посмотрела… Это Вовка. Пришёл!

— Ой, Вовка! — схватилась я за голову. — Забыла про театр. Опоздали, да?

Вовка молча показал на часы. На часах десять.

— Извини! Зачиталась. Откуда узнал, что я здесь?

— Так… — улыбается он счастливо. — Я всё знаю. Где же тебе ещё быть…

«Милый мой ребёнок, — думаю я. — Ты «всё» знаешь… Ничего ты не знаешь. Если бы знал, наверное, не стал бы разыскивать меня по залам».

Взрослым становишься неожиданно. Тебя учат, наставляют, но ты делаешь по-своему, потому что знаешь: что бы ни натворил — простят; поругают и простят, какой с тебя спрос… И вдруг приходится расплачиваться за свои поступки полной мерой, без скидок на «я не знал, что так получится», потому что ты давно уже стал «большой, а ума нет».

Совсем недавно я назначала свидания, а потом мы с Римкой подсматривали из подъезда дома, придёт или не придёт легковерный мальчишка, гадали — на сколько минут хватит терпения. Было весело, и казалось необычно остроумной шуткой заставить человека простоять под фонарем битый час.

Записочки в школе… На первом курсе скептические рассуждения: «Любви нет… Тургенев устарел».

Но она пришла… И рада бы я поиграть, посмотреть из подъезда на легковерного парня… Посмотреть… Ходишь как в тумане и первый раз в жизни пьёшь валерьяновые капли. И не знаешь — счастье ли тебе привалило несказанное или горе без конца и края. И не думаешь о том, любишь, не любишь, только мучаешься — зачем не порвала сразу то, что можно было порвать. Зачем всё это? А подумаешь так и испугаешься: что я говорю? Я же не могу без него жить! И вообще разве я жила раньше без него? Глупость сплошная… В куклы играла. Девчонкой была.

Костя задержался… Я истоптала снег возле нашей скамейки, сломала ветку и поймала себя на том, что пишу на снегу его имя. Помню, в восьмом классе мы считали банальным, что пушкинская Татьяна писала на заиндевелом стекле «заветный вензель «О» да «Е».

Костя прибежал оживлённый, обнял меня.

— Кирочка, милая, — прижался он щекой, — в Москву посылают…

— Тебя?

— Выставку японской графики должны открыть.

— А как же я?

— Не на фронт еду. По работе… Это для нас нужно. Скорее диссертацию защищу, руки развяжутся.

— Ну зачем мне твоя диссертация! Да будь ты кем угодно…

Конечно, я говорила ерунду. Мне-то диссертация, действительно, будет или не будет — безразлично. Но это была его работа, он жил ею, а я жила им… Было больно, что он такой радостный.

— Надолго едешь? — с тревогой спросила я.

— Еще не знаю. Заболел переводчик.

— Взял бы и отказался!

— Мне не хочется ехать. И хочется… Интересно. Ты бы на моем месте отказалась?

— Пожалуй… Не знаю. Когда едешь?

— Лечу… Билеты домой принесут, на автобус — и в аэропорт…

— Сегодня? Сразу? Что же делать? Я поеду с тобой…

— Успокойся! Куда со мной? У тебя руки трясутся. Могу же я поехать в командировку? Могу?.. Куда тебя возьму? И ты можешь поехать в командировку. Я же вернусь.

Костя стал дышать на мои руки, но я не чувствовала холода. Хотелось схватить и никуда не пускать его, никуда! Что же делать?

— Я поеду провожать тебя! — сказала я твердо. Иначе и не могло быть. Я должна его проводить. Обязательно должна.

Костя смутился, вздохнул…

— Поеду провожать! — повторила я.

— Ладно! — потёр подбородок Костя. — Семь бед — один ответ. Сделаем так: подъедем к дому на такси, ты посидишь в машине, подождёшь за углом…

— Я хочу сама собрать вещи в дорогу!

— Это же невозможно!

Я отлично понимала, что это невозможно, но иначе я не могла. Все неожиданно… Может, я требую от него слишком много? Может, ему смешно, что я, как клушка, закудахтала, заохала, сразу захотела укладывать в чемодан носки и рубашки? Для меня самой было полной неожиданностью неизвестно откуда появившееся желание опекать его, отпустить его от себя чистеньким, выглаженным, чтоб, когда он открывал чемодан, там лежали все необходимые вещи, которые я предусмотрительно положила ему в дорогу. И было обидно, что кто-то другой сделает это за меня и другому он будет благодарен за заботу.

Я ждала его в машине. Шофёру почему-то было очень весело, и он пытался вступить в разговор.