Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - страница 20

– Меня можете не благодарить, – сказал Фостер. – Все решило это.

«Это», разумеется, означало депешу, по которой адмирал вновь похлопал ладонью.

– Да, сэр.

– Их сиятельства согласятся, что документы стоят семнадцать гиней. Я отправляю вас курьерскими не за ваши красивые глаза.

– Разумеется, сэр.

– Ах да, кстати. Мне стоит написать записку Марсдену, чтобы вас точно впустили.

– Спасибо, сэр.

Последние две фразы Фостера – Хорнблауэр переваривал их, покуда тот строчил записку, – были не слишком тактичны. Они подразумевали недостаток личного обаяния. Марсден – секретарь лордов адмиралтейства. Слова о том, что без записки Хорнблауэра могут не пропустить, косвенно, но довольно обидно намекали на его нынешний вид.

– Коляска сейчас будет у ворот, – доложил флаг-лейтенант.

– Очень хорошо. – Фостер высыпал на чернила песок, стряхнул его обратно в песочницу, сложил лист, написал адрес и повторил операцию с песком. – Будьте добры, запечатайте.

Покуда флаг-лейтенант возился со свечой и воском, Фостер, скрестив руки, вновь глянул на Хорнблауэра.

– На каждой станции вас будут пытать: «Что слышно нового?» У страны других дел нет, кроме как спрашивать: «Где Нельсон?» и «Пересек ли Бони Ла-Манш?» Виллинёва и Кальдера обсуждают в точности как Тома Крибба и Джема Белчера.

– Вот как, сэр? Я ничего о них не знаю.

Том Крибб и Джем Белчер в то время боролись между собой за титул чемпиона Англии в сверхтяжелом весе.

– Тем лучше.

– Готово, сэр. – Флаг-лейтенант протянул Хорнблауэру запечатанное письмо. Тот на миг помедлил, прежде чем сунуть его в карман – ему казалось, что послание такому лицу требует более церемонного обращения.

– До свидания, капитан, – сказал Фостер, – и счастливого пути.

– Я приказал погрузить ваш багаж в коляску, сэр, – сообщил флаг-лейтенант по пути к воротам.

– Спасибо.

Перед воротами стояла всегдашняя толпа: носильщики, взволнованные жены, просто зеваки. Их внимание на короткое время приковала почтовая коляска с форейтором.

– Что ж, до свидания, сэр, и счастливого пути, – произнес флаг-лейтенант, отдавая узел.

Из-за ворот донесся такой знакомый голос:

– Горри! Горри!

Мария в чепце и шали стояла у входа с маленьким Горацио на руках.

– Это мои жена и сын, – резко проговорил Хорнблауэр. – До свидания, сэр.

Он прошел в ворота и через минуту уже прижимал Марию с сыном к груди.

– Горри, милый! Радость моя! – сказала Мария. – Ты вернулся! Вот наш сыночек – посмотри, как он вырос! Целыми днями бегает! Ну, птенчик, улыбнись папеньке.

Маленький Горацио на миг расцвел робкой улыбкой и тут же уткнулся лицом в Мариину грудь.

– И впрямь, выглядит молодцом, – сказал Хорнблауэр. – А ты как себя чувствуешь, дорогая?

Он отступил на шаг и внимательно ее оглядел. Признаков беременности пока видно не было, разве что в выражении лица.

– Я вижу тебя и оживаю, – сказала Мария.

Мучительно было сознавать, что ее слова близки к истине. А еще мучительнее – думать о том, что он должен произнести сейчас.

Мария, по-прежнему держа маленького Горацио, свободной рукой одернула его сюртук.

– Твоя одежда так плохо выглядит, Горри, милый. Сюртук весь мятый. Хотела бы я пройтись по нему утюгом.

– Дорогая… – начал Хорнблауэр.

Пришло время сообщить новость, но Мария его опередила.

– Знаю, – быстро сказала она. – Я видела, как твои вещи кладут в коляску. Ты уезжаешь.

– Боюсь, что да.

– В Лондон?

– Да.

– И даже на чуть-чуть не останешься со мной… с нами?

– Боюсь, что нет, дорогая.

Мария держалась с невероятным мужеством. Она подняла голову и твердо посмотрела на него, и только по дрожащим губам было понятно, что происходит у нее в душе.

– А потом, дорогой? – спросила Мария. Голос у нее тоже дрожал.

– Я надеюсь получить корабль. Вспомни, меня обещали сделать капитаном.

– Да! – Всего одно слово, надрывающая сердце безропотность.

Может быть, Мария отвлеклась по чистой случайности, но Хорнблауэр был склонен считать, что она сделала это мужественно и сознательно.

– Что тут у тебя? – спросила она, трогая его левую скулу подле уха. – Похоже на краску. Черную краску. Ты совсем о себе не заботился, дорогой.

Конец ознакомительного фрагмента.