Адрес личного счастья - страница 15

Егоров выпил, поморщился. Завьялов только пригубил рюмку и отставил. И повторил:

— Так ты женат?.. Я слышал… с Майкой ты разошелся…

Что-то в интонации Завьялова Егорову не понравилось, он озадаченно взглянул на него, и тот сразу засуетился, схватил недопитую рюмку, лихо опрокинул и закашлялся.

— Вот видишь — от спешки все! — повинился Виктор. — Спешить нельзя! А я спешу.

Дожевывая, Егоров добродушно сообщил:

— «Если вы очень торопитесь, сядьте и подождите, пока спешка пройдет» — это все англичане так говорят. Там у себя. В Англии.

— Ага! — как-то сразу приободрился Завьялов и тут же возразил: — Но у приснопамятного Юлия Цезаря эта мысль выражена еще короче: «Фестина лентэ!» — «Торопитесь медленно!» Хотя, если разобраться, то твои англичане — они тоже… ничего. Железные люди, правда?.. Им бы всем контролерами работать.

— Контролерами нельзя, — категорически отверг Егоров. — Их все-таки шестьдесят миллионов. Представляешь, какой перерасход по зарплате! Да с нас головы снимут за разбазаривание фондов! А ты чего не пьешь, а?.. Рассчитываешь, что отвертишься у меня? Нет, брат! Панели ты мне согласуешь!

Завьялов снисходительно кивнул, иронически-неопределенно произнес:

— М-да-а… Посмотрим-посмотрим!

— А чего смотреть? Вот тебе эскизы — бери и ставь свою бюрократическую подпись! — Егоров вынул из папки бумаги, положил поближе к Завьялову.

— Ты мне вот что скажи, — протяжно проговорил Завьялов и отпил глоток из рюмки, — как ты живешь?.. — И тут же он придвинулся к Николаю, заглянул ему в самые зрачки. — У тебя дети есть?..

Егоров от неожиданности даже головой вздернул, но тут же усмехнулся:

— Растут, шалопаи! Одному пять, второму шесть… Ну… как живу?.. Нормально, — он улыбнулся. — Выдерживаю — значит, нормально! А вообще… я так понимаю, что легко жить можно только за чей-то счет.

— Ага! Расскажи мне, расскажи! О прибавочной стоимости, об эксплуатации…

— Да нет же! Ты просто не понял меня. Вот ехал я как-то в Москву и познакомился в поезде с одним… Мы с ним вдвоем в одном купе оказались. Молодой парень, модный, красивый… а деньгами сыплет — не то слово? Спрашиваю: мол, откуда столько-то? Говорит: «Артист я!» Я хмыкнул, а он уточняет: «Я артист… в своем деле!» И тут же предлагает, словно разыгрывая меня: «Проверь карманы, все цело?..» Ну, прямо скажем, восторга я не испытал от такого предложения, но посмотрел, документы, бумажник — все на месте. Спрашиваю напрямик: «Воруешь?» Молчит, усмехается. Потом наклонился к своему чемодану, меня слегка в сторону отодвинул и достал книгу, лег читать. Я хотел было выйти из купе, а он говорит: «Проверь карманы на всякий случай! Ну, мне все уже надоело, отвечаю, что не люблю назойливых, а карманы мои в порядке. Он настаивает. И тут я чувствую — нет бумажника. Левый внутренний карман какой-то легкий. Полез — точно! Исчез кошелек. Смотрю на него, а он смеется: «Вон, на столике твой бумажник. Под газетой». Спрашиваю: «А не боишься, что на первой станции сдам в милицию?» Отвечает вопросом: «А за что?.. Улик ведь нет!»

Егоров наполнил рюмки, Завьялов с ним чокнулся, выпил и скривился:

— Неинтересная история. Надуманная.

Николай пожал плечами:

— Говорю, как было. Но если неинтересно, пожалуйста, можем тему переменить.

Он произнес это равнодушно, без всякой обиды, но Завьялов потребовал продолжения. Его заинтересовало, чем же все кончилось.

— Кончилось тем, что предложил я ему покинуть купе, перейти куда-нибудь на свободное место. Он, конечно, лежит и посмеивается, а я тогда сам стал собираться, чтобы куда-то перейти. И тут парень этот встает, вежливо, но настойчиво говорит: «Вы не беспокойтесь, я не вор. Я артист оригинального жанра. Моя шутка неудачна, приношу свои извинения». Ну тут я посмотрел на него, и что тебе сказать: вроде приличный парень. Вообще-то психолог я никудышный, и ничего такого особенного мне моя интуиция не подсказала. Не понравилось только, что он, ну… какой-то лощеный, что ли… И суетливый. Руки так и бегают. Ну, думаю себе, артист так артист — им, наверное, и положено такими быть. Словом, завалился я спать, и так вдруг мне стыдно стало за свои подозрения, что я даже голову в подушку спрятал.